Отправлено: 04.11.06 22:57. Заголовок: Радиотехническая разведка "Осназ" (продолжение)

5 ноября день военной разведки. Поздравляю всех выпускников КРТУ, КВКУРЭ с профессиональным праздником. Мы делали нужное дело и каждый из нас может гордится тем, что внес посильный вклад в могущество нашей службы. Приглашаю выпускников училища нашего профиля всех годов выпуска к обшению в этом разделе. Ведь нас было немного и в войсках мы наверняка пересекались и будет что вспомнить и кого вспомнить. Виктор Старовойтов КРТУ 76

 Отправлено: 21.09.10 09:16. Заголовок: Гена, так там та же ..

Гена, так там та же половина.

 Отправлено: 21.09.10 11:29. Заголовок: Признаю ошибку!..

Признаю ошибку!

 Отправлено: 22.09.10 22:15. Заголовок: а ведь помню и Горел..

а ведь помню и Горелова и Дунаеского и Евдокимова

 Отправлено: 22.09.10 23:21. Заголовок: VStar76 А переводчик..

- Витя, а переводчика Юру Дробота помнишь?

 Отправлено: 23.09.10 18:09. Заголовок: На Знамя! Равняйсь! ..

На Знамя! Равняйсь! Смирно!

<\/u><\/a>

 Отправлено: 26.09.10 22:14. Заголовок: N.Nadych пишет: Ви..

N.Nadych пишет:

цитата:

Витя, а переводчика Юру Дробота помнишь?

да, здоровый такой парень

 Отправлено: 27.09.10 12:49. Заголовок: - В августе, по наво..

- В августе, по наводке Пчелы, пили мы чай с Юрой на его одесской хате и сейчас иногда переговариваемся по скайпу (он в Чернигове). Тебя он помнит, и помнит с хорошей стороны (а плохим ты и быть не можешь!!!).

 Отправлено: 25.10.10 18:32. Заголовок: 253-й ОРТП ОН ГСВГ

253–й отдельный радиотехнический полк ОСНАЗ
В 1984 году в г.Мерзебург на базе 735-ого отдельного батальона ОСНАЗ 1-й гв.ТА ГСВГсформирован 253-й отдельный радиотехнический полк (ОРТП) ОСНАЗ ГСВГ. Летом 1984 года батальон передислоцирован из г.Гера в г.Мерзебург, там развернут в 253 полк, который вошел в состав 1-ой гв.ТА ГСВГ.
В 1992 году выведен в ……….. .

Печников Александр: «Май 1977г. «Первый день в армии. Прибыли в Тамбовский учебный центр (ТУЦ)... Меня направили в 6 роту... Из вновь прибывших нас пока человек 20. Я определен в 1-ый взвод 6 роты. Из курсантов 1 и 2 взвода будут готовить спецов по радиоперехвату и эти два взвода, полностью скомплектованы из славян. Остается загадкой, почему меня со специальностью техника по самолетостроению направили в учебный центр, где я должен буду изучать морзянку.
У следующих взводов (с 3-го по 5-ый) специфика подготовки не такая мудреная и в их составе ощутимый процент представителей из Республик Средней Азии и Закавказья.
Третий день я в строевой части, которая на полтора года станет мне родным домом. 735-й отдельный радиоразведывательный батальон ОСНАЗ (вч п/п 18766) г.Гера. Весна 1978г. В батальон с инспекционной проверкой прибывает начальник разведки 1 ТА полковник Игнатьев. Пару дней жизнь в батальоне протекает в напряженном экзаменационном режиме. В итоге по всем показателям у нас высший балл. Сегодня проверка закончилась и к вечеру жизнь в батальоне возвращается в размеренное боевое русло. Полковник Игнатьев убыл в штаб армии. Май 1978 г. Весеннее увольнение в запас катастрофически сократило поголовье операторов на пеленгаторе (в нашем батальоне стоял на вооружении Р-359 "Пеликан"). Для спасения положения меня в авральном порядке переводят с Приемного Центра (ПЦ) на пеленгатор, который располагается в полутора километрах от части, на пустынном, возвышенном поле на восточной окраине г.Гера. Весна 1978 г. В роту прибывает новый командир роты капитан САДЧИКОВ. 1978г. Я начальник караула. Всю ночь с упоением оформлял дембельский альбом. Рисовать латексными красками одно удовольствие.
Если наносить краску в несколько слоев, рисунок получается объемным и самолет на последней обложке моего альбома как настоящий. Утро.... Руководство батальона уже проследовало на рабочие места. Зная, что ротный по пути в батальон обязательно заглянет в караулку, я спешно убираю все неуставные прибамбасы - подводить его я не хочу. Командир роты, капитан Садчиков, для меня эталон офицера. Неожиданный звонок. Поднимаю трубку, представляюсь: - "Начальник караула сержант Печников". На другом конце провода замполит отдает приказ: - "Начальнику караула срочно явиться в кабинет комбата. Дежурному по части и офицерам роты ни в коем случае не сообщать". Отправляюсь в батальон, понимая, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Мысли самые ужасные, или часовой чего отчебучил, или пропало знамя. Следует пояснить, что пост №1 у боевого знамени и кабинеты комбата, начштаба, замполита располагаются на 2-ом этаже. Кабинеты никогда не закрывались, так как находились под охраной часового. Поднимаюсь на второй этаж - часовой на месте и знамя тоже. Захожу в кабинет, весь на нервах... Докладываю... Замполит, который присутствует тут же, говорит: - "Сержант, подойдите и посмотрите в урну". Подхожу к урне, нажимаю ногой педаль, крышка поднимается...
На дне урны стоит картонная коробка, а в ней... огромная куча говна. Прикидываю объем - литра под три. Архитектурная композиция говорит, что произведение разовое, без всяких последующих добавок, от чего еще большее недоумение вызывает количество - так справляет нужду только снежный человек. Я снимаю ногу с педали, крышка хлопает, поворачиваюсь и в течении двух секунд анализирую обстановку, хотя сам нахожусь в шоковой прострации от увиденного... В кабинете стоит жуткое амбре. Комбат, майор Столяров, с суровым лицом сидит за столом, не обращая внимания на срамной запах, как будто всю жизнь прослужил в таких условиях. Замполит медленно расхаживает по кабинету и почти не морщится. Если не знать что в урне, то ощущение такое будто комбат с замполитом нажрались гороху и пердели в комнате часа полтора без остановки, учитывая высокие потолки помещения. Я молчу. Ясный перец, что это сотворил кто-то из часовых. Замполит берет расследование в свои руки. Не знаю зачем он спрашивает о национальности караульных 1-го поста. Может он хочет идентифицировать запах по национальному признаку? Наверно это ему не удается, так как он подходит к окну, открывает створку и вещдок начинает улетучиваться. (Интересно, а если б я задержался они бы так и нюхали).

Здесь замполит произносит крылатую фразу: «Деревенские срут на улице, а городские в здании", но мои караульные все из сельской местности. (Хочу заметить, что замполит картавит как Ленин и когда он произносит в своей речи слово "срать" и все производные от него, то кажется, что он пародирует великого вождя.) Тогда в ход идет срок службы. Двое караульных - молодые бойцы, т.е. на них падает большее подозрение. Третий, Амир Тураев, моего призыва, но так как он узбек, то автоматически попадает в категорию непредсказуемых. Следствие заходит в тупик. Комбат решает поставить точку и резюмирует:- "Сержант возвращайтесь в караульное помещение. Разбирательство продолжить после сдачи дежурства и никакого рукоприкладства". В караулку я врываюсь как разъяренный бык. "Засранец", молодой боец, сам признается в содеянном без всякого рукоприкладства (Пусть ротный его наказывает как хочет). Фамилию этого бойца я "палить" не буду, а вот позывной (в смысле кличка) у него был знатный - "ТАРАКАН". В батальоне восстанавливается размеренная боевая жизнь и только кабинеты на 2-ом этаже с этого дня закрываются и опечатываются на ночь... и я еще не знаю, что комбат мне эту кучу говна не простит и совсем скоро я из сержантов стану рядовым...»

 Отправлено: 25.10.10 18:39. Заголовок: 253-й ОРТП ОН

Игнатычев Сергей Анатолиевич. О Германии и о себе.

В 1987 году, я, молодой и перспективный капитан СА, проходил службу в Хабаровске, в штабе КДВО. Для понимающих людей объяснять не надо, что капитан в новых погонах может сделать интересную и разнообразную карьеру, находясь в штабе округа, что многие и делали. Я совершил замечательный прыжок из войсковой бригады СПЕЦНАЗ в звании старшего лейтенанта в штаб округа, по рекомендации замечательного молодого штабного подполковника Игнатова (ирония судьбы!). 1987... перестройка набирала ход, но на Дальнем Востоке она покажется только через лет 5. Все катилось как прежде, и многие вещи были скрыты от наших глаз и на службе. Не особенно знакомый с системой работы «Второго отдела» нашего управления, я не очень придал значения мимолетному разговору о жизни с двумя интеллигентными подполковниками из параллельного отдела, и зря! Позже после неожиданной чистки со стороны особого отдела штаба округа, меня поставили в известность в приватной беседе, что я отобран в кандидаты в Академию СА. Я не буду здесь описывать специфику моей возможной карьеры в связи с таким поворотом, знающие люди поймут вытекающие последствия подобного отбора. Шок, что говорить!
Другой бы потерял дар речи и утроил бы усилия по целованию филейных частей командования, но у меня были смешанные чувства. С одной стороны – перспектива, учеба в Москве, далее Лондон, Нью-Йорк, Токио со всеми остановками! Не забывайте, на улице был 1987 год, и служба за границей была большим благом. Стоит ли говорить, что работа в капстранах была вершиной всех мечтаний и приравнивалась к внешней разведке КГБ. С другой, карьера виделась большой, сложной, и однозначно подчиненной. О досрочном увольнении в запас не было и речи. Я всегда хотел видеть увольнение в запас, как выход из игры, но в советское время это могло стоить мне дорого. При принудительном досрочном увольнении офицеру «клеили» статью или давали «волчий билет» по здоровью. С таким «багажом» можно было работать рабочим или дворником на гражданке. Сейчас уже трудно сказать, что было основной причиной отказа от предложенного пути, однако, я решил все по-другому. Все как-то сошлось вместе. В 1986 году наш легендарный командующий КДВО генерал Д.Язов был назначен начальником Главного управления кадров МО СССР. Человек порядочный, (единственный кто не отказался от своих взглядов после путча августа 1991 года), Язов тепло попрощался с личным составом штаба в клубе и пообещал навести порядок с заменой с Дальнего Востока. Все регионы Дальнего Востока имели свой денежный коэффициент и срок по замене, однако заменщики приезжали из европейской части на восток как-то вяло. Особо хреново ехали наши офицеры в группы войск. Оттуда ехали, но туда почему-то никого не звали. Коррупция и блат очень хорошо мне были видны в Мерзебурге, но до этого еще было далеко. Язов немножко встряхнул блатное болото, за что я ему очень благодарен. 1987 год потряс наших штабных кадровиков, властителей судеб. Я помню, как майор-кадровик громко удивлялся, что только по линии нашего управления пришла заявка на 28 молодых офицеров на должности от Северной Кореи до Кубы! Естественно, кадры, которые решали все, не рады были такой популярности – особо не поторгуешь должностенкой-то! Я, конечно же, схватился и, нажав на знакомства, прочитал список замены. Все! Тут я понял – мое!!! Прямая замена один человек – капитан в ГСВГ. Дело нехитрое, замена без повышения, там новую должность получить очень сложно, так как приезжают по замене офицеры одного звания. Майор уехал – майор приехал, точка, капитану можно не волноваться. Должность была штабная, но войсковая, полк армейского подчинения, а не окружного, т.е. я терял огромное преимущество, два уровня, два джек-пота. Но я еду в ГСВГ, в Германию, в Европу!!!
Подсознательно я чувствовал, что Мерзебург в моей жизни будет важнее, чем просто сытое офицерское жалование и карабканье по служебной лестнице. Заменщик – (рус.) Военнослужащий или служащий подлежавший замене к новому месту службы в ГСВГ-ЗГВ, равно военнослужащие, убывавшие из ГСВГ-ЗГВ в СССР по истечению установленного срока. Обычно срок службы в ГСВГ исчислялся 5 лет для семейных и 3 года для одиноких военнослужащих. Также по аналогии заменщиками называли членов семей военнослужащих, подлежащих замене. Обычно заменщиком назывался военнослужащий в течение последнего года службы до убытия в СССР. Прибывавшие офицеры назывались заменщиками в период текущей замены, т.е. с мая по август календарного года. Сборы были недолгими. Мы с женой не успели «прикипеть» к Хабаровску, жилья у нас не было, вещи были не полностью распакованы, хотя в доме отдыха МО, где мы обитали, офицерские семьи жили по долгу. Морозные зимы 1986 и 1987 годов запомнились нам навсегда. В отличие от плохо отапливаемого Уссурийска, Хабаровск оказался большим и теплым в смысле отопления, но не в смысле общения, людей и службы. Когда-нибудь я посвящу страницу нашим приключениям в большом снежном городе на могучей реке Амур. А пока я брал Берлин.
На самом деле, было ощущение, что Берлин уже взят, завоеван и заслужен. Я искренне верил, что моя европейская сага изменит мою жизнь и карьеру, хотя, и не предполагал, что так драматично и глубоко. Без тени сожаления я покинул Хабаровск и полетел в Москву навстречу приключениям, как обычно, с двумя чемоданами. По армейской традиции, и по логике жизни, я всегда ехал первым на новое место, обустраивался, как получится, а потом вызывал жену. Такая схема работала, Советская Армия, в целом, заботилась об офицерах, и на улице мы не ночевали никогда. Нас, молодых лейтенантов московского Военного Института в свое время хорошо проинструктировали после выпуска. По уставу офицер обязан представляться в парадной форме одежды по месту прохождения службы, однако все промежуточные этапы можно проходить в повседневной форме, что я и делал всегда без особых проблем. Выпускников других училищ, вероятно, запугивали, поэтому они таскались везде в парадке. Бедным лейтенантам предстояло таким образом наряжаться в неудобную форму, как минимум, три раза в ГСВГ пока они не доберутся до своего взвода. Вообще, парадку офицеры исторически не любили. Достаточно сказать, что парадная форма прочно ассоциировалась с государственными советскими праздниками, когда весь советский народ уже ходил пьяным, офицерский состав маршировал в парадках на торжественном построении, на плацу. Праздничные дни были бездарно разбиты, к неудовольствию и офицеров, их семей, и солдат, которые тоже мечтали о спокойном праздничном дне. Белая рубашка парадки вечно требовала стирки, а сам мундир шился или выдавался на 5 лет, за которые юные лейтенанты естественно увеличивались в размере, и иногда парадный прикид товарища офицера смотрелся просто смешно. Уже уставший бороться с дураками майор на пересыльном пункте во Франкфурте-на Одере (граница Польши и ГДР), только проворчал, что мое предписание выписано в Хабаровске до самого Мерзебурга, обходя Франкфурт. Он порылся в бумагах, сверил должностные вакансии, и неожиданно посмотрев на меня, спросил, что действительно ли я хочу в Мерзебург? Сейчас трудно сказать, что было бы лучше для меня, но тогда я знал только один город – загадочный Мерзебург, а перспектива оказаться в другом славном немецком городе, но в забытой отдельной роте РТР меня не привлекала. Окружавшие меня на пересылке офицеры были уверены, что доехать до пункта назначения в ГСВГ, проставленного в предписании на Дальнем Востоке, просто нереально, но я думал по-другому. Так или иначе, я твердо сказал, что хочу в Мерзебург!
Майор-кадровик, махнув рукой, выписал мне транспортное требование на немецкие ж/д, пояснив классы билетов, вернул мое дальневосточное предписание и посоветовал найти попутчиков до города под странным названием Галле. Через пару часов, собрав свои чемоданы, группа заменщиков-офицеров без приключений двинула на местный вокзальчик. Все старались держаться вместе, так как немецкий язык у всех ограничивался очень полезной тогда фразой «Хенде хох!» Среди нас оказались опытные, черт знает, откуда, знавшие все офицеры, и мы под их предводительством оказались в Митропе на вокзале. Ветераны быстро затарились пивом, хотя я, как многие другие новички просто перекусили сосисками, оставив пивное удовольствие для другого дня. Немецкий вокзал во Франкфурте не поразил ничем, серо-коричневый колер домов уже становился знакомым, в кассе пожилой немец обслуживал русскую толпу на русском почти без акцента. Впереди был первый мой достаточно долгий по немецким масштабам, но очень быстрый для меня переезд на немецком поезде второго класса до станции Галле. Вспоминая Франкфурт, я не помню ни вольняг, ни солдат, которые, возможно, проходили распределение в другом месте. На пересылке были видны только солдаты из рот обслуживания штаба, техсостав, водители и т.п.
В самом городе бесцельно шатающихся военнослужащих срочной службы не было видно, что наводило на мысль о хорошей организации службы в ГСВГ. Удивительно, но ни пересадка в Галле, ни поезд до Мерзебурга, ни даже привычный потом путь от вокзала до части не оставил в памяти ничего. Сказались наверно тяжелый день и мои весомые чемоданы, в которых я всегда возил все необходимое, как кассетный магнитофон и несколько кассет, что скрашивали первые дни неустроенности. В Мерзебурге я удачно повстречал двух парней-вольняг, с которыми мы и дошли до КПП со стороны ДОСов. Прихватив бойца на КПП как провожатого, я, привлекая всеобщее внимание своими чемоданами и красными общевойсковыми петлицами, добрался до штаба 253-ого ОРТП ОН, поболтал с дежурным по полку, физруком, как потом выяснилось, двинул дальше в сторону КП. Я с интересом разглядывал массивные немецкие казармы городка, от которых веяло надежностью. Цветущие каштаны, гордость Киева и других южных городов России, вообще для меня, москвича с Дальнего Востока были курортной экзотикой. Выданный мне посыльный без напряжения тащил мой второй чемодан, и вскоре мы поднялись на второй этаж КП, где я познакомился с капитаном Б… и лейтенантом Т…, которые дежурили в тот день.
Впечатление мое было благоприятным. Б…, крепкий ротный по своей психологии мужик, быстро вызвал бойца, и без лишних слов организовал мне спальное место наверху КП. Я не был новичком в казарме, где я прожил 3 года своей жизни. Я ночевал в разных местах по прихотливости службы, в палатках, в грузовиках КУНГах, в самолетах, казармах с солдатами, в каптерках и просто на полу, накрывшись шинелью, когда был курсантом. Одну неделю зимой 1978 года мы спали в шинелях под одеялами по приказу начальников, т.к. температура в казарме упала ниже +6, а за окном в Москве было - 43 градуса. Другими словами, я был вполне готов к походно-полевому размещению. Однако, кровать, быстро притащенная рядовыми из роты, превзошла мои ожидания. Как бы это ни звучало, солдатская кровать говорит о многом. По ее состоянию я мог легко определить уровень службы в части. Читатели могут не согласиться со мной, утверждая, что настоящая служба и ее проблемы зачастую спрятаны за парадным фасадом штаба. Однако, для тех, кто не видел казарм, где месяцами не было белья и солдатам просто не хватало еды где-нибудь в забытом гарнизоне Забайкалья, обычная уставная койка из казармы в ГСВГ смотрелась отлично. Принесенная мне кровать из учебной роты полка, была покрашена, подогнана, сетка в хорошем состоянии (я проверил!).
Матрац и одеяло новые, белье чистое, не рваное, и не жутко серое, как часто бывало в КДВО. Как ни смешно, это порадовало и внутренне обеспокоило меня. Уж, больно все хорошо! Видно было, что служба была налажена в полку жестко и мне придется приспосабливаться к местным повышенным требованиям. Но я уже жил в Германии, о которой сказано и написано так много! Но, на сегодня хватит, подумал я. Погруженный в свои тревожно-заманчивые думы, я расположился в прохладном помещении на третьем, тихом этаже КП, где, засыпая после длинного, пестрого дня, сонно перебирал в памяти странные советы Б… не попадаться в красной фуражке на глаза Папе-командиру, и пустую трескотню Т…. о каком-то загадочном «Страткоме», о котором я никогда в своей жизни не слышал. Конец мая 1987 года. По Мерзебургу плыл по южному теплый весенний вечер, на КП шла обычная занудная работа смены, в солдатской столовой гремели последними кастрюлями повара. «Аборигены» лениво обсуждали странного капитана с Дальнего Востока, а в ДОСах по коммунальным кухням квартир пополз гадкий слух, что «заменщики поехали!». Эта крайне неприятная для отъезжающих старожилов новость жестко напомнила о суровой необходимости скоро попрощаться с немецким благополучием, и сменить свое официальное постоянное место жительство в ГДР на что-то более неопределенное и мрачноватое в родном СССР. Рано утром я проснулся от первых характерных звуков службы войск. Шуршали метлами уборщики на территории, вдалеке покрикивали сержанты на плацу, в глубине массивного здания-бункера гулко слышны были голоса дежурных. Но главное это был запах, проникающий в открытое окно комнаты. Это был запах весеннего цветения, ранних мелких немецких роз и неповторимый запах немецкого городка. «У-ууу!» гортанный клич диких хохлатых голубей, живущих под крышей казарм, стал потом для меня своеобразным будильником на частых дежурствах. Я никогда не видел таких голубей в СССР. Вероятно, они обитали южнее Москвы и предпочитали более теплый климат. Покинув ГДР через три года, я не думал, что изящные сизые птицы встретятся мне снова. К моему великому удивлению через десять лет я услышал их своеобразный «разговор» далеко от Европы – в Сиднее. И сейчас, увидев их на проводах против своего дома, я всегда вспоминаю мерзебургскую службу, старое доброе время и себя, уверенного в себе капитана, приехавшего покорять давно покоренную Германию. Приведя себя в порядок, в компании дежурного капитана Б…, я двинулся в сторону офицерской столовой на завтрак. Достаточно ли сказать, что прод-паек - важный вопрос военной службы? Нет, друзья мои, важнейший!
Великая солдатская истина, что надо быть подальше от командования и поближе к кухне была абсолютно правильной. Насчет командования это - по ситуации, а про кухню – согласен на все 100! Тут, солдат от офицера недалеко ушел, в полевых и боевых условиях все равны. Тут мне предстояло почувствовать, что не зря все-таки, советские войска стояли в Европе почти 45 лет! Продовольственный вопрос был решен давно и как надо. В армии 80-х на территории Советского Союза с питанием было значительно хуже. Хуже был ассортимент, количество и качество продуктов. В продовольственной службе МО СССР насчитывались десятки различных продпайков для армии и флота. Были и летные, и подводные, десантные и северные, пограничные и заполярные, сухие и столовые пайки. Проблема была в том, что паек никогда полностью не доходил до солдата. На сухих пайках экономили, на них покупали дефицитные стройматериалы, меняли на всевозможные товары, дарили, подкупали, меняли на бензин и использовали везде, где только возможно. Столовое снабжение просто банально разворовывалось всеми, кто имел доступ, офицерами и прапорщиками, поварами, дембелями и приближенными. Продукты воровались нагло, открыто и по схеме, со взломом и со списанием в продчасти. При этом подпольно существовал свой учет и контроль.
Ничего более заветного и охраняемого в части не было, чем маслорез. Странная привилегированная должность солдата, который не нес службы войск, не жил по общему распорядку, был просто неприкасаемым. Его уважали дембеля, не трогали офицеры, он жил в своем самом неприступном бастионе при столовой за коваными дверями. Жизнь полкового маслореза - самая бдительная служба в части, без перерыва. Среди ночи он безропотно отправлялся в свою коморку выдать масло и сахар подгулявшим в каптерке дембелям или помочь скрасить похмелье крепким чайком бдительному командиру роты, завершившему «воспитание» личного состава глубокой ночью. При этом заветные «баллоны» или «колеса» восхитительного сливочного масла исправно встречали солдата утром на длинном столе в столовой. Сколько масла ушло ночью, сколько съел товарищ дежурный по части со товарищи? Кто его знает! Об этом знал только тихий солдат с увесистой связкой ключей в кармане, имени которого никто и не помнил, а на вечерней поверке после его фамилии вместо бодрого «Я!» из задней шеренги заунывно звучало «Маслоре-е-ез!». Чудеса? Нет, чудес, не было, просто в тяжелую мерную печать, которой выдавливали заветные желтые кругляшки сливочного масла, вставлялся картонный кружок, и масла выдавливалось чуть-чуть меньше.
На глаз разницы в порциях масла не было, но подобный трюк делал многих людей счастливыми, что было очень важно на тяжелой военной службе. Про жизнь столовой я мог бы вспомнить много, но тогда светлым майским утром в Мерзебурге мне не хотелось думать о печальном. Встреченные на улице солдаты бодро и как-то даже с удовольствием отдавали нам честь, что для меня было приятным открытием. Бойцы не прятали глаза, не сжимались, как от удара, а просто делали, что положено. Естественно я заметил, что строевая подготовка солдат и офицеров в отличие от внешнего вида хромала. Ну, что можно требовать от простого солдата, если полчасти офицеров ходили, как гуси лапчатые по плацу, а тот же ЗОР всегда отдавал честь «лопатой», как Шарль де-Голль! Ну, не строевая часть, что поделаешь, хотя, смотрелось все очень прилично. Я уже не чувствовал себя «белой вороной» в стае, так как с помощью новых коллег за ночь перешил себе на повседневной форме черные «мазутные», как говорили среди общевойсковиков, петлицы и одел чью-то пожертвованную заменщику фуражку с черным бархатным околышем. Свои родные красные петлицы я со вздохом убрал до лучших времен, которые под давлением смутных перемен так и не пришли. Офицерская столовая полка соответствовала моему неискушенному вкусу.
Нас очень мило, по-домашнему обслуживали приятные женщины-официантки, работавшие по контракту жены прапорщиков полка. Полный сервис, как в ресторане! Еда была вкусной и порции отменные. «Воровать некуда!» , по старой советской привычке подумал я. Однако, день был наполнен делами и главным оставалось представление командиру полка. Облачившись в парадку, я пошел в штаб. Посмеиваясь про себя над паническим трепетом окружающих перед загадочным «Папой» К…., я не стал менять по доброму совету офицеров свою парадку на аналогичную с черными петлицами. Это было уже слишком! Я гордился своей формой, в конце концов, я получал свое первое офицерское звание в ней, и так прогибаться в первый день службы в этом полку я был не согласен. На меня посмотрели с сожалением, как на безнадежного самоубийцу, когда я отправился в штаб полка. К…. оказался на месте, и войдя в его кабинет, я отрапортовал по уставу о прибытии. Внешний вид командира произвел на меня тяжелое впечатление. Не будучи тучным по природе, он выглядел тяжело и угнетающе. Осклабившаяся, как от зубной боли, на сторону физиономия, сверлящие глаза и нездоровый розовый цвет лица не обещал легкого и приятного общения собеседнику.
Повозившись в бумагах, очевидно найдя мое личное дело, своеобразно хрюкнув, хриплым голосом командир полка спросил, у кого я служил. Именно не «где», а «у кого», как спрашивают нового слугу, присланного к помещику держиморде. Приняв игру, я с откровенной гордостью ответил, что у Онацкого. Ответ был в точку. Дело в том, что по психологии командира-строевика штабные должности паркетных шаркунов, кем я собственно и был последний год, не принимались во внимание. Припомнив, что К…. сам был из КДВО, я смело назвал фамилию своего командира бригады СПЕЦНАЗ, где прослужил первые пять лет на Дальнем Востоке. Бригада была не ОСНАЗовской, однако в окружной системе разведки все командиры общались плотно и хорошо знали друг друга. «Папа» хрюкнул громко два раза, осклабился, как будто увидел таракана в супе, и произнес сакраментальную фразу, которая стала моим принципом службы на все последующие три года – «Капитан, вспомни все, чему тебя учил Онацкий!» Последующее хрюканье я позволил посчитать сигналом к завершению монаршей аудиенции и с легким чувством, повернувшись через левое плечо, я выскочил из кабинета, благо что по кабинетному паркету я уже умел двигаться весьма ловко. Командира отдельной бригады СПЕЦНАЗ подполковника Виталия Онацкого я встретил, будучи молодым лейтенантом прибыв на Дальний Восток к месту службы. Всю свою офицерскую службу в течение 9 лет я считал этого человека образцом советского строевого офицера, в характере, внешнем виде и в стиле, командование которого все было как надо. Невысокий, круглолицый, весь напружиненный командир передовой части округа был правильным авторитетом без дешевого насилия, издевательства и абсолютно без каких-либо пьяных представлений. Хороший психолог, имевший богатый армейский опыт, выпускник Академии Фрунзе, офицер-десантник, Онацкий рано получил звание полковника, надел заветную папаху, и готовил себя к покорению генеральских вершин в высоких кабинетах МО СССР. Однако, что-то пошло другим путем, и полковник Онацкий к сожалению многих убыл из дальневосточного Уссурийска в 1985 году в другой военный округ за генеральскими погонами. Делать, как учил Онацкий, на самом деле, было несложно. Надо было просто добросовестно и не торопясь служить, не зарываться, и следить за обстановкой, что я и старался делать. Упоминание приятного для меня имени Онацкого, в Мерзебурге, конечно, было для меня неожиданностью, но объяснимой. Дело в том, что на своих бесчисленных военных советах в штабе КДВО в Хабаровске командиров разведчастей округа распекали за все «достижения» службы, а командира передовой части, передовика социалистического соревнования среди разведчастей округа, полковника В.Онацкого, всегда хвалили, и он становился как отличник в школьном классе. В 1986 году, познакомившись с структурой разведуправлений, я уже знал неофициальную иерархию в штабах. Если по стечению обстоятельств отдельно взятая часть ОСНАЗ даже и получит переходящее знамя передовика соцсоревнования, то, расцениваться будет, как временная удача, тк ОСНАЗ не бывает «круче» СПЕЦНАЗа или разведчастей общевойсковых соединений. Поэтому моя служба в дальневосточной передовой бригаде под командованием лучшего командира и, наверняка, приятеля К…., неожиданно стала моей хорошей служебной рекомендацией. Как это ни покажется читателю странным, во время моего короткого пребывания в кабинете К…. мы поняли друг друга. В течение всей службы в Мерзебурге, я никогда не был объектом полусадистских моральных издевательств со стороны командира полка. Никогда не маршировал с солдатами на плацу, и никогда не дежурил на КП по второму кругу, что случалось с нашими незадачливыми майорами, которые попадали под горячую руку командиру на утренних докладах. У меня было два сильных преимущества, я знал иностранный язык и прошел хорошую школу в войсках, делая так, «как учил Онацкий». Посчитав беседу с командиром серьезным напутствием, я с легким сердцем вернулся на КП. Представление ЗОРу, своему непосредственному командиру, прошло по-домашнему. Как и многие другие, подполковник С…, очевидно, удивился моему воодушевлению после вынужденной беседы с К….., и перешел к служебным делам. Остаток дня прошел быстро, постановка на вещевой, денежный, продовольственный и строевой учет была привычным делом. Сразу, по своему жизненному опыту, я обратился в службу тыла по вопросу расквартирования, подозревая, что в ГСВГ этот щекотливый вопрос решается несколько по-иному. По традиции и по уставу вопросом расквартирования личного состава занимается непосредственный командир, однако, ЗОР показался мне абсолютно бесполезным начальником, и я быстро обратился к зам по тылу. Белобрысый, хитроватый мужичок подполковник, начальник тыла полка, естественно, быстро отвертелся от меня, послав к ЗОРу, но принял к сведению и прямой дорогой направился в «папин» кабинет. Потом я узнал, что мой заход был более чем верным – начальник тыла был одним из серых гвардейцев Папы. Вопрос был решен на месте – бери чемоданы, и вперед по адресу. Время бежало быстро, наполняя мою жизнь новыми впечатлениями немецкой жизни.
Служба оказалась не очень сложной и нудной, и, главное, я смог применить свое знание английского языка. До 1987 года у меня не было возможности работать с английским даже на таком примитивном уровне, поэтому я был очень рад такой возможности на КП полка. Новая работа была несложной, в основном подготовка ежедневных коротких сводок по военно-политической обстановке в Западной Европе, желательно ФРГ. Как источник информации на КП использовались телетайпные распечатки информационных агенств и просто прослушивание открытых радио-передач на английском языке. Официально на КП служило несколько переводчиков, однако, в реальной армейской жизни весь личный состав подразделения никогда не бывает на месте. Часть офицеров-переводчиков, естественно, были занятыми шмекерами (переводчик с немецкого бытового языка при бизнес-делах с немцами) «на задании», часть занимались какими-то загадочными другими обязанностями, кто-то был заменщиком, как легендарная старший лейтенант Наталия Н…., выпускница нашего Краснознаменного Военного Института. Девчонка, в целом, неплохая, но, естественно, почерпнув все прелести службы одинокой привлекательной женщины в армии, сильно замкнувшаяся в себе.
Майор П…., настоящий военный интеллигент, еще один выпускник Военного Института старой школы, был интересным собеседником, много знал, хорошо владел французским, и даже пытался продвинуть французское направление в развед-деятельность полка. Но, как обычно бывает в армии, инициатива наказуема, направление развито не было, а П….. остался виноватым, и обьекты полка благополучно остались в зоне американских войск в ФРГ. «Французы» в полку были прилично разработаны годами позже капитаном Д…., который смог серьезно продвинуться со своими проектами только в РТР бригаде в Торгау. Отдельный полк армейского подчинения явно не годился для прогрессивного разума. Так или иначе, к моему удивлению, ежедневную английскую прессу делать никто не хотел, и ЗОР отдал ее мне, к моему удовольствию. Разобравшись в делах, я к великому разочарованию обнаружил полный развал в информационной работе КП. Среди наших незадачливых майоров-дежурных процветала практика подтасовки данных и дат, неразборчивый доклад прессы, и, к ужасу, самый примитивный вымысел. В мои первые дежурства, глухим поздним вечером, дежурный майор вызвал на КП шмекера, т.к. солдаты смены по какой-то причине ничего путного не распечатали к утреннему докладу.

 Отправлено: 25.10.10 18:45. Заголовок: 253-й ОРТП ОН ГСВГ

Продолжение

Шмекер пришел в гражданке, сильно помятый, ушел в кабинет и через пару минут принес готовую нацарапанную заметку на бумажке. Содержание перевода вызвало у меня сомнение, однако, я не стал вмешиваться, потому что дежурный майор остался очень доволен. Перед уходом шмекер выловил меня в коридоре темного КП и в качестве великого подарка сунул мне какие-то старые смятые бумажки. На свету я рассмотрел «подарок» и, к своему удивлению обнаружил телетайпные распечатки прессы шести месячной давности! Вероятно, такими «новостями» командира полка кормили регулярно. Это уже было ниже моего самолюбия! Имея богатый опыт службы, я точно знал, что надо для выполнения задания. Поскольку политических сенсаций на горизонте не предполагалось, короткая нужная информация на пару абзацев вполне годилась для утреннего доклада дежурного по КП. По негласному соглашению с дежурной сменой КП, солдаты быстро и толково распечатывали мне нужный материал и больше сильно не напрягались по поиску дополнительных данных. Я прекрасно понимал, что для хорошей работы смены нужен стимул, который в данной ситуации было время. «Свободное» время за приемником, где можно было расслабиться и послушать музыку, ценилось солдатами больше всего.
Стимул работал просто – распечатал материал – отдыхай, никто трогать не будет. Не выдал нужных статей – будешь работать дольше. Хитрости здесь особой не было, тк все радиостанции, независимо от направления, передают любые сенсации немедленно. Так что, любая музыкальная программа Западной Европы потенциально была источником военно-политических новостей. Позже я сам прослушивал американские новости дома во время обеда для дополнения и проверки уже подготовленных сводок. Остальное население КП не очень впечатляло. Уже упомянутые майоры-технари были людьми в своей массе неинтересными, серыми служаками, премещающимися из гарнизона в гарнизон, для которых ГСВГ был очередным гарнизоном, где получше кормили. Единственным светлым пятном на общем фоне был помощник начальника КП майор К…., человек незаурядного стратегического ума, огромного оперативного опыта, до мозга костей военного сапога, со странной надломленной психологией. Противоречивый и высоко порядочный, слабовольный и просто одаренный в стратегии майор был просто находкой для КП, однако весь гений его проявлялся пару раз в году во время стратегических учений НАТО в Европе, когда наш полк занимался активной разведкой вероятного противника.
Значительное время офицеры КП проводили в боевых дежурствах. Особая прелесть боевых дежурств в отличие от обычных полковых дежурств была в утренней смене. После утреннего доклада обстановки командиру полка и офицерам КП сменившийся дежурный был свободен на весь день, который согласно распорядку, он должен проводить дома отдыхая. Но это было не для меня! Утренняя смена была мне просто подарком судьбы. Очень скоро я выяснил, что офицеры в своей массе никуда не ходят и далеко не ездят из Мерзебурга в свободное время. Более того, значительная часть вообще ничего не знала и не видела в ГДР на радость командованию и особому отделу. Дабы не привлекать особого внимания на КП, я не очень распространялся по поводу своего живого интереса к немецкой жизни, и тихо использовал каждый свободный будний день после дежурства на свои бесконечные поездки по Германии. Иногда было тяжеловато после практически бессонной ночи бродить где-нибудь в Дрездене к вечеру, но я знал одно волшебное средство бодрости. В полдень, когда начинало немного клонить в сонливость, надо было выпить одну кружку светлого пива, и бодрость гарантирована до вечера. Официально Мерзебург насчитывал около 30 000 жителей, однако, казалось, что там не было и десяти тысяч.
Тихие, сдержанные немцы не составляли очередей и привычных русских толп, не видно было распродажных эмоций и транспортной толчеи. Первое, что поражало в Германии, это время. Время в Германии текло по-другому. Оно текло в других местах и измерениях, и останавливалось в привычном понимании. У немцев в ГДР, как и в ФРГ, время не тратилось на ожидание опоздавшего транспорта, потому что он двигался по расписанию. У них начиналось время дня часов в пять утра, когда в русских гарнизонах все еще крепко спали. Они заканчивали работу в час дня и в два уже чинно сидели с пивом в старинных гаштетах, практически в полной тишине, просто, останавливая время своей жизни. Немецкие женщины не тратили время в магазинных очередях, а немецкие мужчины не тратили жизнь в бюрократических стояниях. Время в Мерзебурге полностью замирало на уикэнд. Если ты увидел одинокого прохожего на мертвых воскресных улицах города, то можно было биться об заклад, что это был либо русский, либо негр-студент местного химического колледжа. Время у немцев в выходные медленно текло где-то невидимо за стенами их домов и на крошечных садовых участках. Немцы в ГДР не искали общения с нами. Они терпели наше присутствие, объясняя его исторической обстановкой и разделением мира после войны.
В Мерзебурге в магазине, на улице, в транспорте не чувствовалось открытой неприязни к русским или вынужденного разделения по языку или происхождению. Известно, что людей разного происхождения объединяют совместные мероприятия. Трудовые, спортивные, учебные и алкогольные, хобби и профессиональные – сближают людей самых разных взглядов. У меня, советского офицера, с немцами ГДР не оказалось до обидного ничего общего! У меня не было немецкого языка, и, как я потом узнал, не особенно много было общих тем для обсуждения. Восточные немцы под воздействием своей государственной пропаганды и печального исторического опыта относились с удивительным уважением к СССР и русским вообще. Имидж советской жизни был сильно преукрашен, и некоторые неудобства совместного проживания с гарнизонами ГСВГ воспринимались немцами как вынужденное, но терпимое соседство. Грязь, хамство, а, порой, и просто уголовное поведение советских граждан на немецкой земле, воспринималось немцами, как индивидуальные проявления большого русского характера. В основном жертвами советской «широты» были пострадавшие в ДТП немцы. Узкие, кривые улочки в городах и слишком хорошие автобаны делали свой вклад в печальную статистику, а большие, неуклюжие «Уралы» и ЗИЛы в руках малоопытных солдат-водителей превращались в настоящую опасность на дорогах. Рассказывали, что предприимчивые немцы якобы ухитрялись использовать преимущества советской дорожной техники в свою пользу. Дело в том, что при разборе ДТП между советским военным грузовиком и немецкой легковушкой всегда проигрывала сторона ГСВГ, и командование почти всегда возмещало стоимость даже слегка разбитой немецкой машины хозяину полностью. Ходили непроверенные легенды, что немцы подлавливали советский ЗИЛы на малой скорости и подставляли свой Трабант под удар специально, чтобы содрать деньги с русских. Возможно, такое и имело место в ГСВГ, но, посмотрев на Трабант и ЗИЛ-130, я бы так не рисковал! Мерзебург был абсолютно чужим, и чужим остался до конца моего там пребывания. В городе не оказалось привлекательных развлечений, богатых магазинов, исторически освоенных мест, и даже хороших кабаков никто не знал. Изучив западную часть и центр города в первые месяцы своего пребывания, я так и не ходил через реку на другую часть, справедливо полагая, что там нечего делать. Замок и историческая часть была на нашей стороне, и все самые лучшие снимки города я делал там. Средневековый замковый комплекс в центре города был в приличном состоянии, однако, отсутствие достаточных денег на реставрацию делало исторические здания чуть обветшалыми и еще более привлекательными. Сегодня на фотографиях современные, покрашенные и отреставрированные уже на деньги ФРГ знакомые здания в Мерзебурге выглядят ярко, как на открытке, и иногда теряют свой средневековый сумрачный колорит.Иногда, особенно по выходным, Мерзебург казался полу-русским городом. Семейные выходы офицеров всем составом в популярные места, типа круглого кафе на озере, прогулки мужских компаний в «окошко» за спиртным, посиделки с пивом в гаштете в зоопарке – были обычным развлечением. В отсутствии немецкого населения на улицах города в выходные дни граждане ГСВГ наслаждались русским общением, слышна была русская речь, люди чувствовали себя раскованно, по-домашнему. Шанс встретить кого-нибудь из командования полка или незабвенных сослуживцев на улице города был очень велик, и поэтому я не любил выходные в Мерзебурге, и старался уехать куда-нибудь по-дальше, хотя бы, в Галле. Однако, Мерзебург был первым и главным моим немецким опытом. На улочках города я впервые наблюдал немцев в их естественной среде, старался понять их психологию и традиции. Мерзебург стал местом моего первого «европейского урока».
Первый урок был в том, что при своем честном советском патриотизме я с ясностью увидел, что мы в СССР не будем так жить никогда! Белые домики Польши, чистые улочки Мерзебурга и химически-ядовито пахнущие туалеты на вокзалах ГДР не были и не будут доступны ни в СССР, ни в декларативно благополучной РФ. Отрыв от уровня СССР был не то чтобы вперед, отрыв был исторически давно, в средние века, и, если бы не Петр Первый и даже Ленин, то в Советский Союз был бы еще дальше от Европы. Жизнь немцев была традиционна и нетороплива, и даже катаклизмы ХХ века не поменяли их жизнь, которая была логично организована веками назад. Советский Союз все время рвался вперед, худо-бедно используя исторические возможности разваленной послевоенной Европы, постоянно подстраиваясь под чужие стандарты, преследуя волюнтаристскую цель «догнать и перегнать». Казалось, что интерес советского прогресса заключался именно в процессе гонки, а не в достигнутой цели. Завоевав ценой безумных потерь пол-Европы, русские не научились ничему, привезли в чужие страны свой стиль жизни, и стали активно его навязывать всем своим новым социалистическим друзьям. Совместной, радостной жизни по советским традициям жизни в ГДР не получилось, жители ГСВГ замкнулись в своих гарнизонах и ДОСах, лениво поругивая немецкую жизнь и тихо вздыхая, предвкушая скорое возвращение на родину. В конце 80-х обитатели странной колонии под названием ГСВГ в общем не любили немцев и ГДР. Я думаю, причин было несколько. Немцы вели свой традиционно замкнутый образ жизни, неизвестный русским. Восточные немцы, представители «витрины социализма», имели гораздо больше благ от жизни, основанный на бесплатных поставках из СССР, однако особой благодарности к русским они не испытывали. И, конечно, во всем чувствовалось приближение политических перемен, которые вряд ли сулили выгоды Советскому Союзу и его гражданам. Советский и немецкий народы, декларативно-плакатные братья, на самом деле были далеки друг от друга, а во времена моего пребывания в Мерзебурге стали отдаляться еще больше, чтобы вскоре объединиться с ФРГ, став полностью гордыми европейцами, жителями самой богатой страны континента, оставив нам, счастливчикам, приятные воспоминания об удивительной жизни в ГДР. Деньги – двигатель мира. Деньги в ГСВГ неожиданно приобрели вес. В СССР мы не очень ценили деньги, как ни странно это прозвучит. Деньги получали, их тратили, брали кредиты на покупку холодильника или мебели в кассе взаимопомощи и даже выплачивали бесконечные кооперативы.
Однако, исторически многие советские люди не уважали деньги и не любили тех, у кого они были. Считалось, что советские офицеры получали хорошо. В этом была доля истины, если посчитать, что после окончания ВУЗов мои одноклассники получали 130 руб в месяц, а моя первая зарплата на Дальнем Востоке составила 244 рубля. Можно почувствовать разницу! Однако, в тех условиях, в которых жили многие офицеры, разница уже не значила ничего. В конце 80-х годов когда перестройка еще не испортила сознание людей, и лихие доходы были неведомы военнослужащим, поэтому отношение к деньгам у вновь прибывших заменщиков ГСВГ было полностью советским. Моя первая зарплата капитана в Мерзебурге составила 850 восточных марок в странных пластиковых купюрах. Прикинув уже знакомые цены, я понял, что особо не разгонишься! Марок 35 забирали на мое пропитание в офицерской столовой, необходимо было платить за коммунальные услуги и оплачивать прочие необходимые расходы. Согревала мысль, что в Союзе на книжку платили еще одну зарплату офицера в рублях, но ее невозможно было переводить в валюту. Зарплата в рублях выплачивалась из расчета оклада по должности и по званию, без всех надбавок, как за выслугу и тп. Очень быстро стало ясно, что жить в ГДР придется заметно экономя, и что особых надежд на улучшение благосостояния с одной зарплатой у меня не было. Жены офицеров в массе своей не работали, т.к. найти работу в гарнизоне или школе было большой удачей. Многие «теплые» должности заполнялись вольняжками из Союза или женами старших офицеров. Нередко должности в столовых и на складах заполнялись женами прапорщиков, что позволяло низкооплачиваемой категории военнослужащих получать дополнительный доход. В нашем варианте надежд на второй доход не было, тк жена училась в институте и периодические отъезды на сессии не позволяли иметь постоянную работу. Офицеры с детьми имели право обмена небольшой суммы в рублях на каждого ребенка, что давало очень незначительный валютный доход. В остальном все были приблизительно в одинаковом положении. Но, как известно, голь на выдумки хитра! Знаменитые 30 рублей для обмена на марки при пересечении границы обменивались при предъявлении таможенной декларации – бумажки в четверть листа с таможенной печатью. В полку широко практиковали массовое заполнение фиктивных деклараций солдатами, чтобы товарищ офицер или прапорщик, возвращаясь из отпуска, обменял побольше своих рублей на валюту. Очевидно, что брестская таможня имела очень хороший бизнес на проставленных печатях, однако, все крутилось внутри монетарной системы социализма, денег никто не воровал, и к всеобщей радости бесконечные 30 рублей благополучно менялись на красивые синие банкноты с Карлом Марксом в 100 марок ГДР. В социалистической Германии не было особого изобилия и выбора товаров с разными ценами. Если бутылка пива стоила около трех марок, она стоила так везде, поэтому экономить приходилось примитивно – путем отказа себе. Приезжая в отпуск, мы обычно сталкивались с недоумением родственников и друзей по поводу наших финансовых возможностей за границей. ГСВГ традиционно, с 50-х годов считалась магазинным раем, очевидно, под впечатлением колонизаторского грабежа поверженной фашистской Германии. К концу 80-х покупательская способность офицеров ГСВГ снизилась до минимума, о чем мне доверительно намекнули еще в Хабаровске. Достаточно сказать, что зарплата недовольного своим положением восточно-немецкого пролетария в то время достигала 2500 марок в месяц, что делала мои 850 весьма скромными. Ясно, что вечные разговоры про ковры и хрусталь, которые мы просто обязаны были регулярно отправлять контейнерами в Союз, были легендой и блефом. Денег было мало, и надо было использовать их правильно. Так мы получили второй важный урок за границей – выживание на зарплату по-европейски. Причем, это выживание заметно отличалось от традиционно советского.
В Союзе процветали взаимопомощь, люди стреляли пятерки до получки, одалживали более крупные суммы, зачастую забывая про свой долг. В ГСВГ все были сами по себе, деньги никто ни у кого не просил, да и сами разговоры про деньги среди офицеров не поощрялись. Вполне по-западному, жены были в курсе финансовых дел, четко считали каждую марку, и офицером мало что доставалось на разгул, поэтому «оздоровительный период» так ценился в ГСВГ, когда жены со своим постоянным контролем убывали в Союз. Но, как ни крути, денег на большие покупки в наши времена в ГСВГ у людей в общем не было, и шикарных ковров с хрусталем мы так и не приобрели, довольствуясь скромными напольными ковриками и недорогим сервизом. Однако, мы приобрели неоценимый опыт ведения семейного валютного бюджета в узких рамках, позволяя себе маленькие радости путешествий по интересной и загадочной стране.
Каждый здравомыслящий офицер группы войск понимал, что с нами будет в случае военного конфликта. Назад дороги не было, не было белорусских лесов, высоких кавказских гор и даже русского знаменитого мороза, чем мы были всегда крепки. Мы жили в центре малопонятной страны с не очень открытым населением, жили со своими семьями, обозами и проблемами.
Любому было понятно, что реальный боевой потенциал боеготовности ГСВГ был на низком, «мирном» уровне. Но все честно и убежденно заявляли, что если что, то мы – как надо! Сорок лет жизни в готовности к войне просто не существует в природе. Самая высокая степень – полная боевая готовность - работает только трое суток, повышенная – месяца три, а про 40 лет можно и не говорить. ГСВГ к концу 80-х превратилась в блатную службу с двойным окладом для офицеров, и не самую плохую службу для солдат. Воевать, естественно, никто не хотел, и всерьез не готовился, не смотря на всю стратегическую мощь Генштаба ВС СССР. Но, обратимся к картам. Поделенная в пропорции 1:3 территория Германии делала задачу ГСВГ противостоять группировке НАТО в Западной Европе достаточно сложной. Стратегическая игра двух военных систем шла на равных, и в ответ на шаг одной, вторая отвечала адекватным размещением аналогичных боевых средств. Тот, кто когда-нибудь видел карту 80-х с нанесенным размещением войск в Европе, с удивлением заметил, что больше всего «интернациональной помощи» досталось именно двум Германиям. ФРГ, как и ГДР, были нашпигованы частями и соединениями армий США и СССР приблизительно в одинаковой пропорции.

Отличием было то, что СА разместила свои войска на более узком участке центра и юга ГДР, а США рассеяли свои соединения и части более равномерно, да, и территория ФРГ была в три раза больше. Создавалось впечатление, что ни Москва, ни Вашингтон не сильно расчитывали на своих прямых союзников в случае войны, хотя 500 тысяч отличных немецких солдат Бундесвера я бы не стал сравнивать с доблестной Народной Армией ГДР, хотя, кто знает! Перед войной существовало мнение, что прогрессивный, марксистски мыслящий немецкий пролетарий не поднимет оружие на страну советов, а он поднял, да еще как! Это подлая мысль всегда была в голове, когда я размышлял о пролетарском интернационализме жителей ГДР в случае какого конфликта. Северная, доступная для размещения войск часть ГДР была мало использована, но та же часть пустовала и в ФРГ. Позже я узнал, что первым ядерным ударом разрушается система каналов на побережье всех западноевропейских балтийских стран, и территория благополучно затапливается. Поэтому все войска скопились вдоль южной границы с ЧССР и Баварией и в направлении на Берлин. Первый стратегический эшелон обороны ГСВГ на юге проходил, грубо, на уровне Галле-Магдебург, второй – Берлин-Дрезден. Мерзебург, за какие-то древние грехи, был передан в Потсдаме в советскую зону, хотя, его освобождали, или, точнее, захватывали американцы в 1945 году. По расположению город прекрасно подходил для размещения тыловых частей армии первого эшелона, развернутых далее к западной границе ГДР. Доблестный РТР полк Первой Гвардейской Танковой армии, находившейся во втором эшелоне стратегической обороны, был специально выдвинут вперед в размещение первого эшелона обороны для ведения более эффективной разведки и наблюдения в интересах своей армии. Отдельные батальоны полка были размещены на значительном расстоянии друг от друга по южной и западной границе ГДР, что создавало хорошую базу для пеленгации объектов. Внешне все было организовано достаточно грамотно, и, не забывая, что в аббревиатуре полка не стоит вторая буква «Р», означающая радиоразведку, для ведения радиотехнического наблюдения объектов в полку средства и силы были. Не вдаваясь в многослойность разведнаблюдений за объектами, хочу только сказать, что радиоразведка, те перехват и перевод материалов на языке, в полку была не первоочередной задачей, что делало мою работу почти любительской. К моему удовольствию, интересная и полезная радиоразведка не стояла в полковых боевых задачах, и все мои переведенные материалы звучали, как хорошая, дополнительная информация.
Однажды в 1988 году я с группой офицеров КП полка я был отправлен в наш отдельный батальон, г.Плауэн. Повод для командировки был какой-то бестолковый, но я был не против посетить новый город Германии, в который я вряд ли попал бы. Я уже не очень хорошо помню эту поездку, в памяти остался старинный уютный город, стоящий на высоких холмах, лес и крутые подьемы улиц. Плауэн, находившийся восточнее, оказался местом расположения танковых частей нашей Первой танковой армии, и издалека за забором воинской части мне впервые удалось увидеть достижение мирового танкостроения, гордость советской военной промышленности, новейший танк Т-80. Формально проходивший службу в танковой армии, я даже ощутил гордую причастность к историческому моменту, когда подобную машину готовились использовать в боевых действиях. Для непосвященных читателей следует сделать небольшое отступление. Советский танк Т-80 – действительно уникальная машина. С развитием науки и техники все оружие-производящие страны невольно попали под влияния гонки за совершенством. Каждое новое поколение вооружений было более сложным, точным и дорогим. Однако, просто создать боевую машину, супер универсал, очень трудно, тогда научная мысль выбирает одно направление и доводит его до совершенства. Хороший пример с самолетами.
Боевые истребители СССР, хорошие и очень разные, все имеют за собой военно-исторический заказ, все разрабатывались исключительно под определенный театр военных действий, со своими особенностями, однако, как обычно, идея порой доводилась до глупости. Вернемся к Т-80. Советский Союз готовился к войне в Европе, которая славилась своими прекрасными дорогами, которые и разрушить сразу не удалось бы никому. Ответный удар в ходе конфликта по боевым планам Генштаба состоял из массированного оперативно-такического ядерного удара, ошеломления, другими словами, обороны противника, и молниеносного танкового прорыва вглубь Западной Европы. В течение одних суток по планам командования передовые танковые части должны были достичь рубежа Парижа. Можно спорить о реальности таких планов, но для утверждения стратегии военначальникам нужны были боевые средства. А, конкретно, нужен был новый танк. Любому ясно и без карты, что доехать даже из Мерзебурга в Париж на машине по мирной Европе – путь не близкий. Добавим при этом стресс, смертельную радиацию, недружелюбное поведение местных, еще живых жителей, слабое противостояние подавленных сил противника, то путешествие может показаться затруднительным.
Но, как известно, магические 100 грамм , в условиях радиации – все 1000 грамм !, могут упростить дело. Однако, нужен танк. Нормальный исправный танк имеет исторически расчитанную жизнь длинной в 600 км и один выстрел. Это истина очень расстроила меня, когда, еще курсантом, я проходил бронетанковую технику в Институте, и боевые полковники-преподаватели рассказывали нам такие страшные тайны. Было чертовски жалко деньги и силы, потраченные на изготовление замечательного танка, хотя полковники успокаивали, что далеко не все танки проживут так долго. Но главное, танк должен быть быстрым, иначе вся наступательная кампания завязнет в районе, в лучшем случае, Дюссельдорфа. Советские умы напряглись и выдали фантастическую идею, утвержденную во всех инстанциях. Ничто не разгонит так танк в 40 тонн, как авиационный двигатель! Придумали – сделали! На танк поставили турбину от вертолета, от чего он стал просто Феррари! Т-80 на испытаниях достиг непостижимой скорости более 100 км .час, тогда как самые быстрые танки в мире едва достигали скорости 80 км\час. При этом туда напихали современной электроники, занизили силуэт, танк получился даже изящным на вид. В остальном – машина Формулы-1. Как выяснилось, как и машину Шумахера, Т-80 нельзя гонять на холостом ходу, нельзя стоять в пробке и двигаться медленно. Просто сгорает турбина и все... В середине 80-х первые поставки новой машины на устрашение Европы в Первую, естественно, Танковую армию были просто катастрофой – почти все двигатели были повреждены доблестными солдатами-танкистами при переездах. Ремонт вышел непосильно дорогим, и новые танки поставили на прикол до решения кадрового вопроса. Но назад дороги не было, западная пресса трубила о новой советской угрозе и супер-оружии. Решение было принято, как всегда в армии, шашкой махнули! Все командиры танковых экипажей должны быть укомплектованы прапорщиками!! И в течение нескольких последующих лет, с грехом пополам, дембеля-танкисты со скрипом превращались в скороспелых прапорщиков, однако, на новых танках толком никто не ездил во избежаниии проблем, а в кадровых отделах появились длинные списки молодых прапорщиков, анзоров и ахметов... Нет, я никогда не думал сдаваться или перебегать на ту сторону. Я честно продолжал служить, искренне надеясь, что никакие конфликты не произойдут в занятой своими делами и мыслями Восточной Германии. Только иногда, стоя на горе Гляйхберг на Ремхильде, я задумчиво всматривался в зеленые холмы на территории ФРГ, и всем телом ощущал неприятную уязвимость своей жизни перед лицом большой политики, где цена жизни людей не означает, как известно, просто ничего. Осенний период в деятельности радиотехнических частей ГСВГ ассоциировался с большой учебно-боевой задачей слежением за регулярными американскими стратегическими учениями «Отем Фордж». Совместные «советско-американские» учения, как шутили в полку, представляли собой целую серию учений разных родов войск армий НАТО по усилению группировки и развертыванию стратегических сил в максимально приближенных к реальным условиям. Отрабатывали различные задачи по усилению войск на театре, а также по переброске войск из США с реальным выводом сил и средств на боевые позиции. Всю эту громаду через границу разведывали части Советских Вооруженных Сил и стран Варшавского договора. В целом, в восточной Европе происходили похожие развертывания с параллельной отработкой своих задач, правда, противник оставался за границей. Для разведки, как известно, границ не было. Работа полка была вполне боевая, по реальному противнику, с применением наших штатных полковых радиотехнических средств. Мероприятие было солидное, и основная оперативная группа КП полка выдвигалась ближе к южной границе ГДР на позицию на горе Глейхберг, в просторечии именуемой Ремхильд, по имени близлежащего городка.

 Отправлено: 25.10.10 18:51. Заголовок: 253-й ОРТП ОН ГСВГ

Продолжение

Признаться, идею выезда на Ремхильд, о котором мне говорили мои коллеги с самого моего приезда, я не любил. Я не любил Ремхильд еще даже не увидев его! Мне хватало опыта службы, чтобы представить положение обитателей легендарной горы. К тому времени я прочитал десятки отчаянных радиограмм от знакомого мне Саши О….., бессменного «начальника» горы, о бедственном положении личного состава. «Пришлите хлеба!», «Пришлите капусты!», «Пришлите белье!», «Пришлите что-нибудь!!!!» – никогда не забуду эту фразу! Однако, его радиограммы в лучшем случае зачитывались на утреннем разборе, или просто выкидывались в урну, т.к. ни ротному, ни ЗОРу дела до них не было. Ремхильд был провальной дырой, куда пропадали офицеры КП на несколько недель кряду, что совсем не соответствовало моей плотной «туристической» программе жизни. Однако, время пришло, и на Ремхильд я поехал осенью 1987 года вместе со всеми на большие дела. Подготовка КП к выезду для меня, привыкшего к учениям в Союзе, выглядела странно. Народ был как бы не очень озабочен сборами. У всех офицеров под столом стоял одинаковый серый немецкий тревожный чемодан, который я тоже вынужден был купить в Военторге сразу по прибытию в полк.
Выбросить просто так 25 драгоценных марок было просто преступление, однако, это был приказ, и чемодан должен был соответствовать. Чемодан у всех был набит нужными вещами, такими, как, например белье, которые все использовали при выезде по назначению. Интересная деталь – в Союзе офицеры никогда не разукомплетовывали свой тревожный чемодан на учениях, оставляли его дома и брали с собой подобный набор в какой-нибудь сумке. В ГСВГ все просто брали свой «неприкосновенный», упакованный по списку, чемодан и пользовались во время учений. Вроде, ничего особенного, но мне пришла в голову неприятная мысль, что все как бы едут в последний бой... Вероятно, это была местная традиция, но я предпочел свой старый способ, и оставил чемодан под столом. Больше сборов на КП не наблюдалось. Были подготовлены какие-то карты, но особой хозяйственной подготовки не было. Однако, как показала практика, в ГСВГ нормально работали другие подразделения полка, которые в Союзе обычно забывали про свои обязанности. В установленное время «Ч» колонна машин двинулась из утреннего Мерзебурга в южном направлении. В кабине грузовика нас было трое, я не числился старшим машины, следить за дорогой мне было не надо, и я радостно изучал незнакомую местность в свое удовольствие.
Колонна шла медленно по узким местным дорогам, петляющим между ухоженных полей и живописных немецких городков. В населенных пунктах все часто останавливались из-за узости проезда и необходимости пропустить какой-нибудь немецкий рейсовый Икарус, который на зависть резво шнырял по древней брусчатке крошечных улиц. Ближе к югу страны дорога пошла вверх, и мы въехали в волшебный лес Тюрингии, где даже архитектура домов и расположение деревень отличалась от традиционных немецких населенных пунктов. Очевидно, в условиях более снежной зимы дома были покрыты наслоенными деревянными чешуйками, от которых они были похожи на каких-то черных рыб. Деревни были вытянуты вдоль петляющих по высоким лесистым косогорам дорог, и двери домов выходили прямо на проезжую часть, без всякого намека на дорожку. Лес вокруг был потрясающим, вековые ели стояли стеной, и когда мне довелось ехать по этой дороге зимой, то заваленный снегом лес и волшебные деревушки в чаще были просто из старинной европейской сказки! Но, пока была осень, многие деревья были покрыты желтой листвой и знаменитые ели чернели вдоль дороги. Без особых приключений колонна миновала Майнинген и подтянулась к въезду на гору, проехав через всю деревню Глейхамберг, которая со временем просто стала родной.
Подъем был лесистый и крутой, и поэтому машины поднимались на приличном расстоянии в целях безопасности. Поднялись мы на гору уже в сумерках. Трудно было разобрать масштабы нашего расположения, но на первый взгляд народу там было много. В толпе незнакомых лиц я увидел О….., какого-то жалкого и затурканного в ужасно мятом лейтенантском кителе. Мне так и не удалось с ним поговорить, и он исчез куда-то по делам, из которых он не вылезал все две недели. Командовал развертыванием прибывших сил и средств ст.л-т Д…... Не очень приятный в общении, хамоватый Д…… был сейчас на коне! С криками и матом он достаточно толково гонял солдат, которые быстро разгружали машины и занимались общей организацией позиции. Кто-то таскал продукты, кто-то ставил палатки, кого-то уже отправили в караул. Отдав должное неплохой организации разгрузки в условиях уже почти полной темноты, я отправился в расположение, которое надо было сделать максимально удобным для себя. Богатый опыт, выработанный за период службы на Дальнем Востоке, подсказывал мне, что первое, в условиях приближающейся ночи, было койко-место. Я был неприхотлив в вопросах сна, и обычную солдатскую кровать до сих пор считаю самым удобным ложем в смысле гигиены и хиропрактики.
Для расположения офицеров были выделены две комнаты в общем доме позиции. Обычные двухъярусные кровати были мне не в новинку, и я быстро «забил» верхнюю койку в максимально удобном углу комнаты для расположения младших офицеров. ЗОР и другие майоры отправились в соседнюю комнату к моему удовольствию. Драгоценный казарменный опыт подсказывал, что уходить в этот решающий момент было нельзя, тк твою сумку могут просто поставить на пол и место уйдет. Пришел «заботливый» Д….., и, как я предполагал, выкинул сумку кого-то из молодых лейтенантов с койки на пол, заявив, что это место начальника позиции. Кто-то еще побурчал, но вскоре все устаканилось. Подо мной место оставалось свободным, когда неожиданно там появился майор К….. и стал располагаться. На мое удивление он, с присущим только ему одному каким-то странным чувством юмора, просто сказал – «А, там ЗОР! Не хочу с ним в одной комнате спать!». Мне поначалу показалось это странным, но я был рад такому соседству, потому что К….. оказался очень интересным человеком. Когда с местом было все решено, я решил пройтись в надежде увидеть что-нибудь уже в полной темноте. Затея оказалось пустой, т.к. кроме лампочек в палатках и пары тусклых фонарей я ничего не увидел.
Справа в темноте светили фары ЗИЛов, кто-то кричал в темноте, явно расставляя прибывшие машины на стоянке. Слева бойцы разожгли какой-то костер, в свете которого передвигались темные тени в бушлатах. В отдалении были видны еще какие-то огни, тихо тарахтели электродвижки, и, в целом, все было как всегда ночью на учениях. Дальше в темноту я решил не ходить, т.к. никакого пароля –«секретного слова» нам никто не сказал, а перепуганный начальством часовой ночью, да еще в ГСВГ, вещь непредсказуемая. Вернувшись в расположение, я старался сильно не маячить, чтобы не нарваться на какое-нибудь неожиданное ночное дежурство, и, перекусив, быстро отправился спать после длинного дня. Солнечное осеннее утро встретило жителей горы неописуемо душистым воздухом и туманной изумрудностью долин. Все, кто вылезал из тесного помещения позиции, от неожиданности застывали, пораженные монументальным зрелищем. Если встать на скамейку возле железной сетки на краю обрыва, то вид на ФРГ с горы делался просто незабываемым. По-утреннему темный, еще не пожелтевший лес по склонам горы расходился к подножию, заканчиваясь остроконечными, яркими на утреннем солнце черепичными крышами ближайшей деревни.
Воздух на глазах делался прозрачным, только из темной части леса медленно поднимался сизый туман. Запах был замечательный, но отличался от запаха мокрого подмосковного леса, вероятно, сказывалась местная флора. Кто помнит яркую телерекламу австрийского пива Гессер, которую показывало советское телевидение в начале 90-х, тот сможет представить европейский, прозрачный, высокий, лиственный лес с замшелыми глыбами валунов, по которым лазил немец в поисках правильной воды для своего пива. Однажды на таких валунах прямо возле позиции на вершине горы я встретил настоящую живую гигантскую саламандру – крупную, флегматичную ящерицу, с ярко-желтыми пятнами на блестящем черном теле. Она двигалась так медленно, что я легко взял ее в руки, рассмотрел, и отпустил в лес. Солнце поднималось, и бесконечная изумрудная долина осветилась полностью, заиграла разными оттенками зеленого с редкими вкраплениями желтых осенних деревьев. Знатоки с готовностью показали расположение и название деревень, указали тонкую, изломанную полоску пограничной сетки, отгораживающей вражескую ФРГ. Всем новичкам, наверно, в голову приходила одна и та же мысль – что делать, если начнется!? От границы до горы было всего метров двести, и ответ напрашивался неутешительный – делать было нечего!
Отсюда, в случае чего, никто не выберется. Но все гнали неприятные мысли и старались наслаждаться курортным видом с вершины горы, в надежде на здравый смысл мировых политиков. Однако надо было и делом заняться. С сожалением оторвавшись от магического зрелища, я вернулся в расположение. После завтрака, застегнутый на все пуговицы ПШ, и почему-то комичный, ЗОР раздавал какие-то распоряжения, Указания были несущественные, и я заметил, что постепенно правление переходит в руки обычно тихого и незаметного майора К…... В паре с еще более оригинальным П…… они шептались, раскладывали карты, и, на мой взгляд, готовились к настоящей штабной игре. К…… заметил меня и просто посоветовал, даже не попросил, сходить на «релейку». «Релейка» прозвучала для меня незнакомо, т.е. никак, но я, воспользовавшись такой возможностью, улизнул из расположения, подальше от глаз ЗОРа, от которого не следовало ждать ничего хорошего в нестандартных условиях. По дороге к приемному центру я рассматривал расположение. Опыта учений у меня было достаточно, и я с приятным удивлением отметил для себя компактное размещение автомашин на площадке каменоломни, из которых многие не принадлежали нашему полку.

Навстречу мне со стороны ПЦ двигался товарищ солдат, судя по выстиранному ХБ и уверенной походке, бессменный житель Ремхильда. Солдат внимательно всматривался в мою походку, как опытный охотник в движение незнакомого зверя. Приблизившись на расстояние трех шагов, солдат сделал неуклюжее движение правой рукой, изобразив отдание чести, о чем он слышал явно давно. Зрелище было комичным, и я посчитал своим долгом остановить бойца. Боец остановился и даже машинально схватился за расстегнутый воротничок, однако, воротничок застегнут не был. Позже я уже привык к этому жесту армейской вежливости «по-альпийски», когда рука только касается воротничка, но не застегивает. Это напоминает прикосновение к полям шляпы вместо полного обнажения головы в вежливом поклоне. Никаких внушений я не делал умышленно, справедливо делая скидку на полевые условия позиции. Уточнив расположение позиции, я отпустил солдата, очевидно, удивленного легким исходом нашей беседы. ПЦ не очень меня привлекало своими скучными радиотехническими постами с маловразумительными пискучими сигналами, и я отправился дальше в поисках загадочной релейки. По дороге на смотровую площадку я обнаружил тщательно замаскированный «Урал» с кунгом и большой антенной, напоминающей хребет доисторической рыбы. За маскировочной сеткой что-то зашевелилось, и вскоре из-за сетки выскочил молодой прапорщик в лихо расстегнутой ПШ с десантной голубой тельняшкой. Тельняшка ВДВ в армии была как специальный знак для понимающих, и означала некий клуб служивших в СПЕЦНАЗе или ВДВ. Прапорщик, начальник станции РЭБ, как оказалось, служил в десантуре. Интересно, что вид такой знакомой мне тельняшки порадовал меня, ибо застегнутые мундиры офицеров войск связи мне порядком надоели. Вскоре я познакомился с дружным экипажем секретной по тем временам станции РЭБ «Укол», кажется, из Дрездена, в составе молодого старшего лейтенанта, прапорщика и солдата-водителя. Ребята сидели на горе давно, недели две, хотя, до начала учений еще была неделя «сержантского зазора». Рэбовцы жили на самообеспечении, на котловое довольствие не вставали и охраняли сами себя ночью, меняя друг друга в карауле. Иногда только я видел их, когда они приходили в столовую за чайком. На мое удивление ст. лейтенант и прапорщик, похожие, как родные братья, уверили меня, что они устроены отлично, привезли с собой солидный запас картошки и тушенки, и что иногда прапорщик бегает за хлебом в деревню. «Бегать в деревню» мне показалось садистским наказанием, вспомнив длинную дорогу с горы, однако, людей готовых на все, лишь бы быть подальше от любимой части, я видел уже не раз. На мое желание взглянуть на работающую, как оказалось, станцию, молодые ребята, смешно смущаясь, извинились, что нельзя, т.к. станция секретная, но очень приглашали в гости на жареную картошечку. Я искренне поблагодарил за приглашение, понимая, что с удовольствием бы, но напрягать мужиков с продуктами на боевом дежурстве – последнее дело. Релейка представляла собой маленький КУНГ с круглой антенной-присоской на крыше в прямом смысле на краю земли. Смотровая площадка висела над обрывом горы, и вид открывался на все 180 градусов. Полюбовавшись на просторы вражеской Германии, я заглянул внутрь будки. Обитателем поста оказался солдат осмысленной наружности из местной смены. Пост не был изуродован до предела солдатской наскальной живописью, больше всего пострадал журнал записи радиоперехвата. На столе стоял работающий магнитофон, перед которым лежала большая, золотая немецкая луковица. Подобный золотой, с шуршащей шкуркой, чистый, сочный плод один мой старый сослуживец, капитан, чуваш с белобрысой, абсолютно арийской внешностью, смачно называл по-хохлядски «цыбуля», и вгрызался в него, как в спелое яблоко. Солдат перехватил мой взгляд и быстро спрятал луковицу в карман бушлата, ожидая моей реакции.
Однако он ошибался, и никакой реакции не последовало, потому что я знал скудный полевой рацион солдат и гонять за дополнительные витамины никого не собирался. Участники ремхильдовских событий наверно вспомнят, что однажды, когда я был начальником позиции, мы все, свободные от смены, сидели в столовой, смотрели немецкие фильмы по РТЛ и жевали свежую капусту, которая была такой вкусной! Труженик релейного поста быстро проникся ко мне доверием, очевидно, не веря, что кто-нибудь из офицеров полка действительно интересовался результатами его работы. Записи открытых релейных телефонных переговоров записывались на пленку и относились в конце дня дежурному начальнику позиции. Через несколько дней боец забирал катушки с пленкой обратно на пост для перезаписи, однако катушки были нетронутыми, и записи не слушал никто. Энтузиазма это солдату не прибавляло, но он от скуки продолжал записывать. По идее солдат «релейщик» числился в роте знатоком английского языка, что позволяло ему беспрепятственно наслаждаться одиночеством на смотровой площадке. Но это было, как выяснилось, мифом. Узнав, что я знаю английский, боец радостно достал пленку с отличным качеством записи разговора, где невидимый американец солидным басом что-то говорил собеседнику в телефон.
Солдат с интересом стал меня спрашивать, правильно ли он понимает текст, и я вынужден был разочаровать его, что все неправильно, и он ни черта не понял. Текст был тяжелый, масса сленга, другого собеседника не слышно, и поэтому перевод даже при хорошем качестве записи был весьма затруднителен. Забавно было другое, что солдат с запасом знаний неоконченной средней провинциальной школы выдумывал. Он просто творил английский текст, придумывая несуществующие слова! Я не стал окончательно добивать его, и мы переключились на другие пленки. Несколько записей были конкретны и интересны. Боец точно помнил даты, что делало информацию ценной. На каком-то клочке бумаги я набросал текст, положил бумажку в карман бушлата и покинул воодушевленного нашей встречей солдата, попросив записать еще. Взглянув еще раз на сияющую долину внизу, я заспешил в расположение, чтобы переговорить с майором Куимовым по поводу интересной записи. Однако когда я вывернул из-за здания ПЦ, то увидел штабной УАЗик на стоянке. Как опытный разведчик, я сделал маневр и стал наблюдать, т.к. встреча с Папой не входила в мои планы «альпийского отдыха». Однако приехал не Папа-К….., а Гусь-Деревянный. Низкорослую фигуру начальника штаба в какой-то дурацкой квадратной шинели и притоптанных сапогах 45-го размера сопровождал ЗОР. Г…., как обычно, общался через плечо, вполголоса цедя слова, по-хамски не заботясь о собеседнике, медленно двигался по расположению. Подполковник С….., в наглухо застегнутом бушлате и дурацкой планшетке через плечо, страдал. Он напрягся своим мясистым лицом, придав ему трагично-виноватое выражение, очевидно, полагая, что это означает верх боевой готовности. При этом он задержал свою видную фигуру в вежливом полунаклоне лакея, всем своим видом показывая радость услужить. Позиция вымерла. Не было видно никого, даже вечного пса Вольфа на цепи. Г….. окинул рыбьим взглядом пустую местность и повернул назад в расположение. Ситуация была сложная, и я вспомнил про своих новых друзей рэбовцев, за маскировочной сеткой которых можно было надежно спрятаться от гнева начальства. Послушав интересные анекдоты из жизни коллег, я выбрался на свет через полчаса и к своей радости увидел, что УАЗик исчез. В расположении я обнаружил наших офицеров КП, К….. над картой, П….., что-то бурчащего в усы, хитро блестя очками, и ЗОРа с красным лицом и полного ненужной энергии, явно вдохновленного беседой с НШ. ЗОР набрал воздух в грудь, собираясь что-то сказать мне, но К….. опередил его и как-то просто и весело сказал – «Ну, чего там, Серега?»
Информация на драном клочке бумаге из моего кармана оказалась недостающим звеном к гениальной картине развертывания войск НАТО перед нами на глубину 500 км , нарисованной К…… за какие-то 3 часа. Так началась моя новая работа на горе Ремхильд, (Гляйхберг,натюрлих!). На Ремхильде было много незнакомых людей, которые прибывали из частей нашей могучей танковой армии. Предназначение их было не всегда понятно. Кроме каких-то РТР взводов со своими лейтенантами, на горе иногда появлялись весьма экзотические личности. По слухам, на гору как-то даже привозили нашу знаменитую ст. лейтенанта Наталью Л……, однако, как кто-то хорошо сказал – «Сральника женского не нашлось!». Трудно сказать, то ли отдельных удобств для женщины не нашлось, то ли могучий блат лейтенантши, который позволял ей, переводчику с французским и сербохорватским языками, благополучно служить в полку с задачами в зоне американской армии в ФРГ, посодействовал, однако, больше ее на горе никто не видел. Однажды утром после завтрака я заметил возле сетки долговязую, худую фигуру старшего лейтенанта с кейсом в руке, всматривавшегося в бесконечные зеленые долины ФРГ. Судя по его завороженному виду, он явно только приехал и никак не мог оторваться от действительно красивого вида.
Судя по цивильному кейсу и помятому повседневному кителю, лейтенант был двух-годичником. Мы быстро познакомились, Алексей Е….. прибыл на гору с маловнятными обязанностями «куда пошлют» из дивизионного разведбата в подчинение по принципу «кто тут старший?». Человек несгибаемого юмора и неформального взгляда на вещи, Е….. был прекрасным провинциальным самородком, человеком со множеством талантов. Судьба так распорядилась, что странный лейтенант, встретившийся мне кода-то на оживленном Ремхильде, сыграл значительную роль в моей жизни годами позже, когда все мы плавали в мутных водах перестройки, в надежде на удачу и богатство. А пока я был рад пообщаться с новым человеком, слушать его веселые рассказы про смурную жизнь в большом советском гарнизоне, и про то, что этот удивительный человек выучил немецкий язык только для того, чтобы стать батальонным шмекером и не ходить в наряды, которые ему страшно не нравились. Как и все значительные горные возвышенности в мире гора на Ремхильде была окутана туманом легенд. Подобно древним немецким рыцарям, сидевшим задумчиво на горе, советские военнослужащие тоже творили легенды, которые пересказывались друг другу, значительно приукрашиваясь, чтобы, в конце концов, они были записаны в виде уж совсем невероятных историй в аляповатых дембельских альбомах солдат, которые годами пылятся на чердаке безо всякой цели. Среди солдат на Ремхильде ходили упорные легенды, что в какие-то давние, но не очень далекие времена, на позицию напали немцы ночью и вырезали всех ножами. Естественно, никто не мог сказать, когда и кто нападал, но подобные страшилки охотно рассказывали всем новичкам, прибывавшим на позицию.Можно по разному относиться к устному творчеству молодежи, но любой, кто когда-нибудь проводил ночь в лесу, знал, что черный лес и непроглядная темнота вокруг тебя после заката – вещь неприятная. Прибавить к этому близость границы и непредсказуемость населения, получится вполне реальный страх. Солдаты пугали друг друга перед заступлением в караул, и ночью я заметил, что часовые обычно топчутся под подслеповатыми лампочками над расположением, стараясь не углубляться в темноту и не ходить по темному маршруту. Я с пониманием относился к подобному нарушению инструкций, и никогда не настаивал, чтобы часовой уходил далеко от света. Подставлять часового, чтобы ему дали в темноте по башке и забрали автомат, как это частенько бывало в Союзе, или, чего лучше, получить пулю от перепуганного новобранца в темноте я не хотел, тем более что секретного слова я обычно не знал, и по своему опыту на вопрос из темноты «Пароль?», отвечал «ЗАСом», как в шутку называли в радиовойсках простой русский мат. Переход на ненормативную лексику работал всегда хорошо, меня все знали по голосу и по выдумке матерных оборотов, которые действительно не могли быть скопированы врагами. Однако осень 1987 года была полна приключений. Однажды, возвращаясь к обеду с релейного поста, я заметил какое-то необычное движение вокруг позиции. Оказалось, я пропустил интересный момент. Около полудня скучающий постовой возле шлагбаума на въезде на позицию заметил в лесу двух спортивного вида немцев, которые, вооруженные дорогой фототехникой, снимали развернутую позицию на Ремхильде. Когда часовой окликнул их, они развернулись и побежали вглубь леса. Такую возможность скучающие советские солдаты не пропускали никогда! Наконец случилось! Реальный враг показался на горизонте, и желающих преследовать было больше чем достаточно. Начальник караула со свободной сменой, свободные от смены бойцы и офицеры полка и болтающиеся приданные подразделения рванули в лес. Погоню по дороге вниз возглавил легендарный водитель бессменного грузовика ЗИЛ-157, известного в ГСВГ под названием «Бэмс». В кузов прыгнули солдаты и офицеры без разбору, включая позиционного шмекера.
Все случилось так быстро и стихийно, что преследование мифических немецких фотолюбителей походило на паническое бегство с горы банды анархистов, а не на организованную операцию. Преследование по лесу в направлении на север возглавил мой новый знакомый, молодой прапорщик с релейного поста. Очевидно вспомнив свои годы в ВДВ, он решил обмануть противника и, несомненно, стать героем дня. За пару часов с группой солдат он умудрился добежать до вершины второй горы, обшарить окрестности и вернуться назад ни с чем. Я удивился такому решению, т.к. по логике немцы должны были вернуться кратчайшим путем в деревню, где они были в полной безопасности, а не прятаться в лесу на вершине горы. Но я видел подобных молодых «героев», чьи действия невозможно было объяснить с точки зрения логики, в СПЕЦНАЗе не раз. Когда прапорщик вернулся к своей машине, вид у него был раздосадованный, но живописный. Как и положено бегуну-десантнику на ногах вместо сапог у него были кроссовки, гимнастерка ПШ, расстегнутая полностью, тельняшка, и большая финка в ножнах. На мой вопрос, зачем ему нож понадобился, немцев резать? прапорщик не нашелся, досадливо махнул рукой и полез в КУНГ. Однако нож у него был хороший.
Ножи – отличительная особенность и даже хобби офицеров и прапорщиков в ВДВ и СПЕЦНАЗе. Их делают, дарят, точат и лелеют. Дело в том, что этот вид холодного оружия нужен не только в рукопашной, он нужен в мирной жизни во время парашютных прыжков. Каждый парашютист обязан иметь рабочий нож во время прыжка для аварийного отрезания запутавшихся строп. Естественно, что каждый имел свой надежный, острый и удобный нож. У меня самого в сумке на Ремхильде лежала старая, со времен моей десантной подготовки, добрая финка, которую я делал сам. Удобная ручка от фашистского штыка 1930-х, лезвие от советского инженерного ножа 1950-х и укороченные металлические ножны от замечательного длинного штыка к старому АК-47. Офицеры не любили уставные штык-ножи к Калашникову, с которыми прыгали солдаты, потому что, как знает каждый, штыки были тяжелыми, тупыми и ломкими. Но главное – их можно было легко потерять во время прыжка, а искать его по многокилометровой площадке приземления – дело невеселое. Кто искал – тот знает! Когда основная масса бдительных преследователей вернулась на позицию, к шлагбауму прикатил гражданский Жигуленок с немецкими номерами, из которого с трудом вылезла пара молодых людей баскетбольного роста арийской внешности в костюмах.
Широко улыбаясь, в сопровождении шмекера и начальника позиции они скрылись в расположении. Как выяснилось, это были офицеры той самой знаменитой, невидимой службы безопасности ГДР «Штази», о которой до сих пор так много пишут. Через полчаса они, так же улыбаясь, покинули расположение. Как я потом узнал, офицеры спецслужбы прекрасно говорили по-русски, были вежливы и обладали хорошим чувством юмора. Во время своего визита они очень бегло опросили свидетелей, и создалось впечатление, что вся беспорядочная беготня русских на горе была вообще ни к чему, немцы всех и все знали, и приехали только из чувства служебной вежливости. Не знаю, как другим, но мне почему-то стало тогда противно. Было такое ощущение, что наша позиция на Ремхильде с ее проблемами, трудностями, и дураками начальниками была похожа на детский сад, где под наблюдением старших несмышленые дети тихо играют в войнушку. Впервые эту легенду мне рассказал солдат-релейщик. Позже я услышал похожую историю и от офицеров КП. Где-то в 1986 году вечно дежурную машину Ремхильда ЗИЛ-157 по какой-то надобности пригнали на смотровую площадку и поставили возле релейного поста. В полдень, одуревший от безделья товарищ солдат-релейщик, решил покататься.

 Отправлено: 25.10.10 18:52. Заголовок: 253-й ОРТП ОН ГСВГ

Окончание

Долго ли он катался, уже не знает никто, но, как и следовало ожидать, неопытный солдат не рассчитал радиус разворота, и ЗИЛ сорвался задними мостами с площадки вниз. Обрыв под смотровой площадкой горы Гляйхберг представляет собой крутую осыпь отходов каменоломни длинной метров триста, куда немцы годами скидывали камни и песок. Всем, кто видел этот склон, было ясно, что любая машина, упавшая с площадки, была обречена. К счастью, все оказалось не так плохо. ЗИЛ-157 зарылся тяжелыми мостами в песчаную осыпь и, не перевернувшись, стремительно съехал вниз к опушке леса. Солдат в кабине был невредим, и только внизу, осознав ужас своего поступка, вылез из кабины и обреченно поплелся на позицию сдаваться. Лезть по крутому зыбкому склону вверх было глупо, и доблестный боец свернул в лес, чтобы с комфортом, по дороге добраться до позиции. Об этом происшествии так бы и не узнали, если бы кто-то, как всегда бесцельно таращившийся на территорию загнивающей ФРГ, случайно не увидел мелькнувший по склону ЗИЛ. Прибежавшие на смотровую площадку офицеры обнаружили пустую релейку и ЗИЛ-157, темневший на песчаном склоне внизу у кромки леса. Дело было плохо, т.к. вокруг машины солдата не было видно, и он вполне мог быть ранен или даже убит.
Как всегда добровольцев нашлось немало, и уже через несколько минут штурмового спуска, командиры узнали, что машина пуста и водитель исчез. Пока проверяли обрыв на наличие выпавшего из кабины трупа, на позицию приплелся горе-солдат. Выслушав различные непечатные пожелания по поводу его самого и его родственников, солдат удалился, ожидая своего приговора, а офицеры остались решать трудный вопрос, как докладывать командиру полка. Не прошло и получаса, как на позицию на полицейском Жигуленке примчался местный участковый, известный в просторечии, как Ганс. Солдаты хорошо знали местного полицая и пропустили его без препятствий. Ганс выскочил из машины, привлек кого-то из бойцов, и стал выгружать какие-то баулы. Начальники позиции отвлеклись от своих печальных дум, как доставать грузовик, когда Ганс решительно ворвался к ним и стал допытываться, сколько раненых и где убитые? Немец очень расстроился, когда узнал, что никакого ЧП на позиции не было, и потерь среди личного состава у русских нет. Успокоившись, пожилой немец, который сносно говорил по-русски, рассказал следующее. Немцы просто помешаны на шпионаже, в пользу своих, чужих и просто так. Со стороны ближайшей деревни Глейхамберг наблюдение за позицией полка на старой каменоломне вели добрые деревенские самаритяне постоянно и круглосуточно, неизменно докладывая обо всем местному полицаю. Остановить это он был не в силах и просто привык не обращать внимания на регулярные доклады пожилых дам, которым подобная гражданская бдительность казалась главным делом их жизни. Однако сегодня дело показалось серьезным. Одна из его постоянных доносчиц отчетливо видела, как русский ЗИЛ сорвался со смотровой площадки на вершине горы и поехал вниз. Как грузовик доехал до опушки леса, старая дама видеть не могла, т.к. высокие деревья закрывали ей видимость. Буквально через пару минут вокруг горы пролетел немецкий пограничный вертолет МИ-8, что случалось довольно часто. Бдительная старушка соединила звенья цепи и с чувством долга немедленно позвонила полицаю с подробным докладом, что у русских на горе ЧП. Причем она с уверенностью сказала, что грузовик упал полный солдат, в результате чего около двадцати человек убиты, остальные ранены. Уже прилетал русский вертолет, но всех раненых забрать не смог, и что ему, Гансу, надо бы помочь русским. Пожилой полицай был опытным человеком и хорошо знал о раздолбайстве советских войск, и в этот раз он с готовностью поверил, что и впрямь, у русских беда. Схватив все свои припасы на случай ЧП, Ганс рванул на гору.
Когда все посмеялись над «наблюдательностью» немцев, Ганс распрощался и щедро, как всегда, оставил большую часть своих медикаментов и перевязочных средств на позиции бесплатно. А ЗИЛ-157 снова оказался на высоте и благополучно по просекам приехал своим ходом на позицию. Я сам невольно стал героем «шпионских» докладов агентов Гляйхамберга. Как-то зимой меня и одного лейтенанта из роты отправили на Ремхильд. Ехать мне не хотелось, однако длинная дорога с пересадкой могла быть интересной. В конце нашего пути мы добрались до Гляйхамберга на местном автобусе и решили подкрепиться в местном гаштете перед длинным подъемом на гору пешком, т.к. нас никто не встречал. Обед был приятным в старинном заведении, где огромные рыжебородые немцы чинно пили пиво, играли в какую-то старинную игру типа пин-болла и медленно разговаривали на незнакомом наречии. Закончив трапезу, мы вышли на свежий холодный воздух, по традиции облегчились после пива, рассматривая немецкие могилы времен первой и второй войн, и потащились по скользкой дороге в гору. Где-то минут через двадцать нас снизу нагнал наш ЗИЛ, из которого выскочил встрепанный Саша О….. Оказалось, что около часа назад ему позвонили какие-то его агенты из деревни с докладом, что к ним едут незнакомые офицеры, очевидно с проверкой.
По описаниям один был молодой, а второй, такой – низкий, плотный, вероятно начальник. О….., у которого от его долгого сидения на свежем воздухе уже начала ехать крыша, подумал, что к нему едет Папа К…., которого он страшно боялся. Почему командир полка едет к нему на немецком рейсовом автобусе Саша в приступе панического ужаса ответить себе не мог, и сорвался вниз на грузовике встречать высоких гостей. Оказывается, пока мы спокойно обедали в гаштете, О…. носился по деревне, расспрашивая всех встречных, где они видели русских офицеров. Только в последний момент он догадался заглянуть в гаштет, где ему дали полный отчет, сколько мы там сидели, что ели, какое пиво пили, и как заплатили. Если говорить о Ремхильде, то к разочарованию некоторых летописцев того времени, хочу с полной ответственностью заявить – мы переводили в лучшем случае 30% записанного на пленку телефонного разговора, и не более того. Хорошо, если разговор был хорошо записан и говорящий не использовал много американского сленга. Все свои данные я по привычке царапал понятными только мне значками на клочках бумаги, обрывках телетайпной ленты и прочем мусоре. Меня пытались организовать, давали блокноты, а однажды сам ЗОР печально принес на релейку целый прошитый журнал для записи. Однако у меня был серьезный комплекс – я не любил журналы. Я писал стройное, короткое донесение только тогда, когда оно было готово, а весь прочий рабочий материал хранился у меня в карманах форменного бушлата. Кто видел меня на горе, тот, очевидно, вспомнит, что я всегда носил форму по уставу, за исключением одного – я не терпел застегнутый ватный бушлат, который хорош только для ночевки в снегу или дрессировки сторожевых собак в виде ватного «ваньки». Когда я в своем расстегнутом бушлате и вечной палкой-клюкой в руке выходил к людям из тумана, кто-то на позиции прозвал меня Лесником. Все знали, что в кармане у Лесника был целый ворох обрывков из бумаги, на которых были нацарапаны интересные данные. Однако я чуть не погорел со своими «художественными» записками. Как-то во время больших учений я подслушал очень интересный разговор. Какой-то начальник, явно из большого американского штаба, трепался с приятелем по телефону, и я мог поклясться, назвал операцию по переброске усиления американских войск в Европе в случае конфликта с Ближнего Востока, а не наоборот, как мы привыкли слышать. Даже название стратегической операции прозвучало четко – «Даймонд рут». Обсудив это интересное название с релейщиком, я написал донесение и отдал майору К….. для общей сводки.
Хитрость была в том, что все донесения с горы отправлялись не только в полк, где вся информация была, скорее всего, выброшена в корзину технарем-дежурным. Копия шла на КП РТР бригады в Торгау, где на уровне своих служебных контактов дальше шла в ГРУ и в организацию напротив, где служил товарищ Путин. К……. вставил в общее донесение мои данные без изменений, что делало ему честь. На следующий день, когда очевидно информация пошла выше, ко мне на туманную смотровую площадку прибежал кто-то из наших офицеров КП. Оказывается, лично меня требует к телефону какой-то начальник. Звучало странно, но я достаточно быстро пришел в расположение. Телефон, разумеется, уже разъединился, но К….. попросил меня написать более развернутое донесение с максимальными деталями и временем в связи с моими последними данными об американской группировке. На мой естественный вопрос, кому это понадобилось, майор сказал, что звонок был из Торгау, но оперативник намекнул, что данные нужны наверху. Когда я с уверенностью полез в свои бездонные карманы бушлата, я с ужасом обнаружил, что нужного клочка нету. Просто, нету! Я четко помнил его, но он был бесследно потерян, очевидно, украден из моего кармана вражескими лазутчиками... Прибежав в релейную будку, вместе с бойцом я перерыл все, но бумажки не было. Делать нечего, пришлось восстанавливать по памяти, хорошо, что у релейщика была неплохая память, и мы все восстановили достаточно быстро. Если читатели подумают, что после этого случая я стал аккуратно записывать свои данные в журнале, то могу всех разочаровать, я не стал пользоваться журналом, просто, стал писать на длинном рулоне телетайпной бумаге, издалека похожей на туалетную. Ответа на мое донесение, чего я в глубине души ожидал, не последовало. Никто не спешил наградить меня за геройскую бдительность, и со временем я стал склоняться к гадкой мысли, что возня вокруг парадоксальной информации была вызвана другим. Вполне возможно, что по недосмотру американцев, я узнал о том, о чем знают только нужные люди, и глупым сидельцам на горе Ремхильд знать не дозволено. А последующий запрос имел цель узнать – как много я знаю про то, что по глупости написал. Лишь один раз я испытал гордость за свою работу, когда в другие наши учения на горе мне лично позвонил майор из Торгау и по дружбе попросил помочь проверить определенные данные, полученные ими накануне. Мы разговорились, и оказалось, что он – выпускник Военного Института, и что они сильно нуждаются в кадрах с реальным знанием английского. На мой вопрос как он меня нашел, майор сказал, что меня знают по донесениям давно, и, вообще, нас – выпускников ВИМО на позициях всего четыре человека на все ГСВГ. А остальным они в бригаде просто не верили.
Появление капитализма в ГДР вызывало у всех неспокойное чувство. Казалось, что столь желанные перемены в социальной жизни восточных немцев пугали не только нас. Во всем чувствовалась неуверенность, перемешанная с азартным интересом, с той лишь разницей, что благополучие ФРГ смотрелось немного лучше, чем политические эксперименты в СССР. Как я уже писал, перспектива возвращения в отдаленные военные округа меня совсем не привлекала, и позаботиться о себе я мог только сам. Осенью 1989 года на общем построении офицеров нам зачитали приказ МО СССР досрочном увольнении офицеров по сокращению штатов ВС. Несмотря на ожидание чего-нибудь в этом духе, приказ произвел легкий шок, т.к. ничего подобного не было со времен Хрущева. Однако все возвращалось, и дурак у власти, и болезненное сокращение армии... Как известно, советские офицеры должны были служить как минимум 25 лет, и досрочное увольнение в запас было делом чрезвычайным и трудным. Объективно говоря, с того времени у меня появилась прямая возможность покинуть горячо любимую армию, но шаг был серьезный, и надо было все взвесить.
Приказ долго обсуждался всеми, но с рапортом об увольнении не пошел никто. Как показала история, офицеры полка были насильно уволены уже в Союзе. У читателя может возникнуть вопрос – а как же свободная Германия? Границы же уже были открыты? Не так все просто – в 1989 году границы были открыты только для немцев, а русских и вьетнамцев на территорию ФРГ просто не пускали. Сама идея иммигрировать и искать убежища в Западной Германии была абсолютно непопулярна. Вероятно, шаткость положения самих немцев и не слишком большое гостеприимство «бундесов» охлаждали головы даже продвинутым патриотам европейской демократии. Проще говоря, бежать можно в благополучную страну, а бежать в неустроенную кашу немецкого объединения – все равно, что бежать в перестроечную Россию. Со временем все встало на свои места, но процесс нормализации восточных земель не закончен до сих пор. Когда в конце 1990 года хаос и воровство в ЗГВ дошло до невероятных масштабов, оставаться в этом бардаке желающих не нашлось. Со слов Олега Д….., который сам покинул гостеприимную Германию только в 1992, при выводе полка, вроде, «потерялся» всего лишь один капитан из состава отдельных центров. Других желающих оставаться не нашлось. А пока все катилось по знакомой колее.
К….. сменил новый командир полка – полковник Д….., который сразу за внешнюю театральность и болтливость получил прозвище «Композитор». Как и следовало ожидать, холопы, потерявшие свирепого барина, заметно заскучали, потянулись жалобы, что мы теперь остались без железной папиной защиты, и что «золотые унитазы» никто за нас не заплатит. Однако самые оборотистые стали пользоваться относительной свободой предпринимательства. Единственным шагом, который был логичен для меня, старого капитана, было продвижение по службе. Быстро связавшись со своими ремхильдовскими знакомыми в радиотехнической бригаде, я быстро выяснил, что должности есть, и шансы попасть в бригаду были вполне реальными. В назначенный день я отправился на собеседование в город Торгау, в центре которого располагалась окружная бригада РТР. Не знаю почему, но старинный городок на Эльбе, знаменитый своей исторической встречей советских и американских войск в 1945 году, произвел на меня мрачноватое впечатление. Знаменитый мост встречи союзных войск был на месте и нависал над рекой мрачным, тяжелым, рельсовым сооружением. Русские жители гарнизона с какой-то странной внутренней гордостью не забывали повторять, что даже сам Гитлер гулял по узким улочкам старинного города без охраны.
Это звучало странно, и, припоминая затворнический характер полу-ненормального фюрера, характеристика городу была сомнительной. Возможно, это звучало в оправдание закрытого расположения местного советского гарнизона. Бригада РТР располагалась скученно с другими частями в старом военном городке, который выглядел, как крепость. После наших почти курортных мерзебургских просторов и цветущих каштановых аллей, бетонный плац на дне черного колодца между высокими полутюремными мрачными зданиями просто угнетал. Пропускной режим был строгим, и просто так офицеры пройти через КПП не могли. Народу в городке было много, среди них попадались гражданские, вид которых не вызывал у меня сомнений. За пару лет до моего посещения, в 1987 году в военном гарнизоне Торгау служил невысокий мужчина по имени В.В.Путин (будущий Президент России с 2000 по 2008гг), который тоже ходил на работу по этому плацу, а аналогичную его организацию я хорошо знал по своей службе на Дальнем Востоке. В общем, место было серьезное и неприветливое. Однако разговор на КП со мной прошел хорошо, и я довольный отправился домой ожидать решения. Примерно через неделю, посредине рабочего дня дежурный по КП позвал меня к телефону дальней связи. Звонок оказался из Торгау и касался моего перемещения.
Звонил какой-то незнакомый капитан и, к моему удивлению, рассказал мне следующее. По какому-то неведомому мне приказу офицеры КП направлялись на дежурство на узел связи части. Для меня и сейчас неясно, что делали там оперативники, обеспечивали контрразведывательный режим или помогали особистам, но факт, они подслушивали телефон дальней связи. Переговоры шли в открытом режиме, и они подслушали разговор нашего Смирнова с ЗОРом бригады в Торгау. Дело в том, что в ВС СССР сложилась прочная практика, что плохих характеристик не было. Офицеров наказывали и воспитывали, если надо, однако, на бумаге все оставалось чистым. В конце концов, все понимали, что бывают ошибки, что у всех семьи и их надо кормить, и от неугодного работника просто избавлялись, давая ему опять же положительную характеристику. Если у начальника было сомнение, он просто переговаривал по телефону с кем-то по старому месту службы своего нового сотрудника. Все было бы в рамках традиций, если бы в мое продвижение не вмешался С……. Он наотрез отказался отпускать меня. Естественно, незнакомый капитан спросил меня – что там у меня произошло с моим ЗОРом? Взбешенный, я пошел прямо к С….. в кабинет и потребовал ответа. ЗОР даже не стал спорить и просто с отчаянием сказал «Ну с кем я останусь работать?»
Через три минуты я молча положил на стол перед С….. рапорт об увольнении из Вооруженных Сил СССР... Реакция на мой рапорт среди офицеров была неоднозначной. Кто-то тоскливо задумался, вспоминая вожделенные Барановичи, кто-то прикидывал, сколько еще протянуть, но все хором ждали западногерманских красивых марок из окошечка полковой финчасти, которых всем непременно должно было хватить на всю оставшуюся жизнь. Проще говоря, народ меня не понял. Я не утруждал себя объяснениями, тем более, что главный жизненный вопрос москвича – прописка им был не понятен. Одним из пунктов знаменитого приказа МО СССР о сокращении штатов был болезненный вопрос размещения офицеров после увольнения. Решая проблему просто, по-русски, «иди туда, откуда пришел!» для многих не было привлекательным вариантом, но для москвича! Что могло быть лучше, чем вернуться в Москву с пропиской. Но об этом можно только было мечтать. Полковое руководство к моей радости не интересовалось моим рапортом, и единственной формальностью было собеседование в штабе армии в Дрездене. В установленный день я отправился в свой прощальный визит в дворцовый город Дрезден. В штабе я был направлен в кабинет самого начальника штаба, возле которого обнаружил еще несколько младших офицеров, ожидающих высокой аудиенции.
Увольнение офицера было дело чрезвычайное, и по приказу собеседование проводил сам нач.штаба. Полагаю, что когда увольнение стало массовым, высокий начальник вряд ли участвовал в этой массовой акции. Мне повезло, и в высоком, почти кремлевском кабинете находился сам хозяин – генерал-лейтенант грозного вида. Встретил он меня по-генеральски жестко, спросив о причине моего решения. Не буду приводить все детали, но разговор был неожиданно долгим и откровенным. Оказалось, что мои доводы и подробности нашей войсковой службы были головной болью начальника штаба, а мои взгляды были очень даже правильными. В конце беседы, которая, к моему удивлению, продолжалась тридцать пять минут, расстроенный генерал даже выругался в сердцах и сказал с досадой – «Вот, из-за таких мудаков мы хороших офицеров теряем!». Немного подумав, начальник решительно взял в руку ручку, которая лежала на красной папке моего личного дела посреди большого министерского стола, и сказал: – «Слушай, капитан! Я тебе прямо сейчас майорскую должность даю, начальника штаба отдельного батальона. Останешься служить!? Майора сразу получишь, я обещаю!» На какое-то мгновение польщенное офицерское самолюбие сверкнуло у меня в голове, но я решительно и сразу ответил: – « Я своего решения не меняю».
Генерал положил свою ручку на дубовый стол и с каким-то облегчением сказал: - «Правильно делаешь, капитан!» Расстались мы вполне по-дружески, генерал вышел из-за своего стола, крепко пожал мне руку, и высказал уверенность, что с моими моральными принципами я в жизни не пропаду, во что мне самому очень хотелось верить. С приятным чувством облегчения, я в последний раз щелкнул каблуками по блестящему штабному паркету и быстро вышел прочь, быстро покинув мрачноватое здание штаба. За воротами штаба, в пустом парке, я наконец остановился. Глубоко вдохнув холодный весенний воздух, я почти физически почувствовал тоскливую пустоту. Такое ощущение бывает на утро после пьянки школьного «Последнего звонка». Привычная, налаженная жизнь неожиданно закончилась и разверзлась пугающая пустота жизненного выбора. Чужая жизнь текла мимо, я был никому больше не нужен, и свобода выбора показалась не такой уж привлекательной штукой. Но жизнь только начиналась. Я был свободен!»

 Отправлено: 04.11.10 12:20. Заголовок: Торгау-полк.

Мне сообщили что Днем рождения моего торгавского ОРТП ОН является 1 июня 1942 года и этот день отмечался, а также что часть участвовала в Сталинградской битве. А еще мне сообщили что действительный номер до 151-ого был 91-й ОРТП ОН.
В связи с этим у меня просьба: может кто-нибудь подтвердить (или опровегнуть) эти сообщения.
Кстати за весь 1942 год 2 марта в состав Действующей армии был зачислен единственный 437-й ОРД Осназ и он участвовал в Сталинградской битве.
С благодарностью жду ответа.
ВСЕХ "ЛЕТУЧИХ МЫШЕЙ" ПОЗДРАВЛЯЮ С ДНЕМ ВОЕННОГО РАЗВЕДЧИКА (СОВЕТСКОЙ АРМИИ С 5 НОЯБРЯ 1918г., А РОССИЙСКОЙ АРМИИ С 1992г. по Указу Президента РФ)!

 Отправлено: 04.11.10 15:25. Заголовок: Поздравляю с Праздни..

Поздравляю с Праздником НАШИМ!!!
Я и есть тот капитан Б.., который встречал Серегу Игнатычева в Мерзебурге, т служил там до вывода в д.Большая Ельня Нижегородской обл. Успеха нам всем!

 Отправлено: 04.11.10 16:40. Заголовок: Всех ОСНАЗовцев всех..

Всех ОСНАЗовцев всех времен поздравляю с Днем СОВЕТСКОЙ ВОЕННОЙ РАЗВЕДКИ!

 Отправлено: 04.11.10 19:27. Заголовок: ВСЕХ ОСНАЗовцев с пр..

ВСЕХ ОСНАЗовцев с праздником!!!!!!!
Я желаю здоровья и удачи.
Пусть рядом будут радость и мечта.
И пусть из всех мужских моральных качеств
В Вас сильнейшим остается доброта

 Отправлено: 05.11.10 10:58. Заголовок: ОСНАЗовцев КРТУ с п..

ОСНАЗовцев КРТУ с праздником!
<\/u><\/a>
<\/u><\/a>

 Отправлено: 05.11.10 14:08. Заголовок: Я и есть тот капит..

цитата:

Я и есть тот капитан Б.., который встречал Серегу Игнатычева в Мерзебурге, т служил там до вывода в д.Большая Ельня Нижегородской обл.

253–й отдельный радиотехнический полк ОСНАЗ
В 1984 году в г.Мерзебург на базе 735-ого отдельного батальона ОСНАЗ 1-й гв.ТА ГСВГсформирован 253-й отдельный радиотехнический полк (ОРТП) ОСНАЗ ГСВГ. Летом 1984 года батальон передислоцирован из г.Гера в г.Мерзебург, там развернут в 253 полк, который вошел в состав 1-ой гв.ТА ГСВГ.
В 1992 году выведен в д.Большая Ельня Нижегородской обл. И РАСФОРМИРОВАН?

Кстати, новый командир полкав Мерзебурге в воспоминаниях полковник Д, прозванный "Композитор"-это Дунаевский Валерий, ст.лейтенант на Броккене 82-я ОртБр ОН в воспоминаниях Е.И.Горелый 105-й ОРТП ОН которые тут же на 2-й стр.

 Отправлено: 05.11.10 16:18. Заголовок: МОСКВА, 5 ноября. Ра..

МОСКВА, 5 ноября. Разведка России занимает важное место в системе национальной и военной безопасности РФ, являясь мощным и действенным инструментом защиты стратегических интересов страны, действуя как на территории Росси, так и за рубежом. Об этом, как передают «Вести», в связи с Днем военного разведчика заявил начальник Главного разведывательного управления Генштаба Вооруженных сил РФ генерал-лейтенант Александр Шляхтуров.

Он отметил, что особое внимание военная разведка уделяет превентивному реагированию на новые вызовы и угрозы для России, а также прогнозированию развития военно-политической и военно-стратегической обстановки в мире. «Ирак, ситуация вокруг ядерной проблемы Ирана, Ближний Восток, Афганистан, Северная Корея, а также реализация новых планов США по развертыванию элементов ПРО в Европе, обстановка на Кавказе, особенно вокруг Южной Осетии и Абхазии в связи с агрессивной политикой Грузии в отношении этих стран, действия США и НАТО по втягиванию в альянс Украины и Грузии, борьба с морским пиратством — это те проблемы, над которыми, наряду с другими, сейчас работает ГРУ», — отметил генерал-лейтенант Шляхтуров.

По его словам, в настоящее время роль военной разведки «остается высокой» в связи с усилением угроз международного терроризма и распространения оружия массового уничтожения, его компонентов, ракет и ракетных технологий, увеличивающегося оборота наркотиков.

«В интересах противодействия этим угрозам мы сотрудничаем со спецслужбами ряда зарубежных стран, оперативно обмениваясь с ними разведывательными данными о планах и замыслах террористов, местонахождении их баз, лагерей, учебных центров, каналах переброски боевиков, оружия, наркотиков и денежных средств», — сказал начальник ГРУ. Накануне дня Военного разведчика действующих сотрудников ГРУ и ветеранов военной разведки поздравил с профессиональным праздником министр обороны России Анатолий Сердюков.

Напомним, День военного разведчика — это профессиональный праздник, который был установлен приказом Министра обороны РФ от 12 октября 2000 года и ежегодно отмечается 5 ноября.

Профессию разведчика считают одной из древнейших на земле. Еще во времена Киевской Руси разведка была делом государственной важности. Для сбора данных привлекались послы, гонцы, торговые люди, жители пограничных областей и воинские отряды. В 1654 году был основан Приказ тайных дел — прообраз разведывательного управления того времени, а в начале 19 века в России был создан первый разведывательный орган — «Экспедиция секретных дел при военном министерстве». Впоследствии ее переименовали в «Особенную канцелярию при военном министре», которая отвечала за ведение стратегической разведки (сбор стратегически важных секретных сведений за рубежом), оперативно-тактической разведки (сбор данных о войсках противника на границах России) и контрразведки (выявление и нейтрализация агентуры противника).

5 ноября 1918 года в составе Полевого штаба Красной Армии приказом Реввоенсовета Республики (РВСР) было образовано Регистрационное управление для координации усилий всех разведорганов армии. Оно и стало прообразом ныне действующего центрального органа управления военной разведкой — Главного разведывательного управления (ГРУ) Генерального штаба Вооруженных сил России.

На сегодняшний день ГРУ — важнейший компонент укрепления государства. Эта структура сочетает в себе все существующие виды разведки — стратегическую, агентурную, в том числе нелегальную, техническую, экономическую, космическую и войсковую, больше известную как спецназ ГРУ.

Свою эффективность советская, а затем российская военная разведка убедительно продемонстрировала во время кризисных ситуаций на Ближнем Востоке, Афганистане, Югославии, Ираке, Чечне и других «горячих точках». За мужество и героизм, проявленные при выполнении заданий по обеспечению национальной безопасности страны, около 700 военных разведчиков удостоены званий Героев Советского Союза и Героев Российской Федерации.

 Отправлено: 06.11.10 10:40. Заголовок: Части ОСНАЗ в ГСВГ (..

Части ОСНАЗ в ГСВГ (фронтовые и армейские)

82 Варшавская Краснознамённая ордена А.Невского радиотехническая бригада (Торгау) вч пп 41476 позывной Низина, выведена в Вязьму.

- Учебный батальон(школа младших специалистов) (Торгау)
- батальон синхронного пеленгования (Торгау)
- центр радиоэлектронной разведки (сформирован на базе батальона радиоперехвата, который был расформирован в 89?г) (Торгау)
- рота мат.обеспечения (Торгау)
- рота тех.обеспечения (Торгау)
- 45 отдельный радиотехнический батальон (Торгау) вч пп?
- 443 отдельный радиотехнический батальон (Кведлинбург-Квармбек) вч пп 21796 позывной Затухание
- 218 отдельный центр радиоэлектронной разведки (Броккен) вч пп 44961 позывной Енисей
- (?)отдельный центр радиоэлектронной разведки (Шверин) вч пп 34578 позывной Листаж
- 220 отдельный центр радиоэлектронной разведки (Шнеекопф) вч пп 63364 позывной Берёза
- 668 отдельный радиотехнический центр (Растов) позывной Хайфон
- (?)отдельный радиотехнический батальон (Арнштадт) вч пп? позывной Вместимый
- (?)отдельный центр радиоэлектронной разведки (Заль) вч пп? позывной Пиролиз
- (?)отдельный центр радиоэлектронной разведки (Хассельфельде) вч пп позывной Коран
- (?)отдельный центр радиоэлектронной разведки (Дальгов) вч пп 21795 позывной Федерат
- (?)отдельный радиопеленгаторный центр (Гера) вч пп 51937 позывной Свояж
- (?)отдельный центр радиоэлектронной разведки (Плауэн) вч пп 48259 позывной Паковый
- (?)отдельный центр радиоэлектронной разведки (Стендаль) вч пп 51945 позывной Олисфера
- 39 отдельный разведывательный авиационный отряд (Шперенберг) вч пп 54243 позывной Синоним
- (?)отдельный центр радиоэлектронной разведки (г.Страконице,Чехия) вч пп?

29 отдельный полк радиоэлектронной борьбы (Шенвальде) вч пп 38775

71 отдельный полк радиоэлектронной борьбы(Франкфурт на Одере) вч пп 11670

292 отдельная вертолётная эскадрилья РЭБ (Кохштeдт) вч пп 22632

1ТА

253 отдельный радиотехнический полк (Мерзенург-Дессау) вч пп 18766

106 отдельный батальон РЭБ(Виттенерг) вч пп 12959

2ТА

250 отдельный радиотехнический полк (Стендаль) вч пп 89591 выведен в Острогожск

908 отдельный батальон РЭБ (Вуллков)вч пп 61639

383 отдельный радиотехнический батальон в 1987г. реорганизован в 702 отдельный центр РЭР (Дисдорф) позывной Горка вч пп 33947

3 ОА

254 отдельный радиотехнический полк (Кохштедт) вч пп 57286

10 отдельный батальон РЭБ (Штансдорф) вч пп 17832?

8 ОА

194 отдельный радиотехнический полк (Веймар) вч пп 38769

678 отдельный батальон РЭБ (Франкендорф)

20 ОА

264 отдельный радиотехнический полк (Дальгов) вч пп 02929 выведен на Украину, Житомирская обл. с. Высокая печь.

1034 отдельный батальон РЭБ(Рюдерсдорф) вч пп 60471

- Кроме того во всех отдельных разведывательных батальонах имелась рота радио и радиотехнической разведки.